Она начинает падать, и мне чудом удается подхватить ее. Под весом ослабевшего, безвольного тела я оседаю вниз, больно ударяясь коленями о паркет. По спальне разносится еще один звук. Мой крик. Рваный, безумный и жутко испуганный.

― Мама… мамочка, что с тобой?! ― я не успеваю заметить, как подступают слезы и туманят зрение.

Я смаргиваю их, но они градом льются по щекам. Пытаюсь отчетливее разглядеть родное лицо. Белая, как же у нее белая кожа! На висках выступили бисеринки пота. Всматриваюсь, съежившись от невыразимого страха, в мамины широко распахнутые глаза и не могу поймать ее застывший в одной точке взгляд.

Еще одна секунда, кажущаяся одновременно бесконечной и неуловимой.

Она выдыхает и закрывает глаза.

Мир замирает.

― Помогите… Помогите! ― повторяю громче и пронзительнее. ― Катя… Вызови скорую! Ма-а-ам, ― я судорожно всхлипываю, зажмурившись, и целую ее в лоб. ― Очнись... Пожалуйста, очнись!

Я едва способна соображать, когда сильные руки тянут меня вверх, пытаясь оторвать от мамы. Я намертво схватилась за нее с мыслью, что если отпущу, то неминуемо потеряю.

― Не мешай, ― велит непреклонный бас.

Артем передает меня Кате, а сам склоняется над моим самым близким, самым важным человеком. Наклоняется к бледному лицу, чтобы прислушаться к дыханию. Не отвлекаясь, диктует номер местной скорой с четким приказом немедленно звонить и разрывает мамину блузку, приступая к искусственному массажу сердца.

_________________________________________________________________________

Au diable!* ― «К дьяволу!»

7. Глава 7

― Ксюша.

Гулкий, беспокойный голос доносится до моего слуха, словно с другого конца пустого больничного коридора, но его обладатель сидит передо мной на корточках и не бросает попытки достучаться.

― Ксюша, как ты? ― поместив мои маленькие, ледяные руки в свои громадные и слегка шершавые ладони, Артем потирает подушечкой большого пальца тыльную сторону, задевая костяшки. ― Ты слышишь меня?

Я хочу отозваться, правда, дать сигнал, что ловлю каждое слово, однако тело непослушно, конечности будто налиты свинцом и неподъемны. Пошевелить кончиком пальца для меня равносильно тяжкому испытанию. От пронзительного холода не спасают утешающие и теплые объятия подруги. Катя ни на минуту не отходила от меня с момента, как мама потеряла сознание и до сих пор, когда мы сидим, прижавшись плечом к плечу, в коридоре региональной государственной больницы в ожидании появления врача.

Я невольно прокручиваю в голове кошмарный сценарий поездки в машине скорой помощи. Образы напрашиваются неясные, окутанные густым белесым туманом полубессознательного состояния, из которого мне не хватает моральных сил выкарабкаться.

― С твоей мамой все будет хорошо, ― заверяет Артем.

Я фокусирую на нем безжизненный взор. Изучаю с безмолвной благодарностью брутальные черты лица, поцелованного солнцем, и проникаюсь завистью к безукоризненному внешнему виду, нетронутому утомленностью. Высокий лоб, ровный классический нос, надвинутые широкие брови придают выразительность миндалевидным, проницательным глазам. Даже с растрепанными блестящими волосами цвета воронова крыла и в небрежно расстегнутой на несколько пуговиц рубашке он пленяет.

Генетика не скупилась на дары, наградив сыновей четы Золотовских выдающимися данными.

Выворачивающим наизнанку взглядом Артем пробивается сквозь мою агонию и тьму, крепче сжимая пальцы.

― Она справится, ― озвучивает мне самое желанное, как нечто непреложное, само собой разумеющееся. ― О ней позаботятся. Я проконтролирую. Но ты должна пообещать мне, что не впадешь в отчаяние. Хорошо?