– Откуда у тебя эти часы? Ведь эти часы не твои.
– Часы-то? – улыбнулся он и сказал: – Купить хочу, так взял на подержание, чтобы посмотреть, верно ли ходят. Товарищ продает. Свои серебряные часы дал ему поносить, а эти себе взял.
Что-то неприятное шевельнулось в сердце Катерины Петровны, и она опять проговорила:
– Порфирий Васильич, ты эти часы, как и вчерашний портсигар, взял в залог.
– Да нет же, милая, нет, – отвечал он. – Уверяю тебя, что это так только. Вот подержу их недели две и, ежели будут верно ходить, может быть, и куплю их. Человек в деньгах нуждается, часы можно купить дешево, так отчего же не купить?
– В залог ты взял эти часы, – стояла на своем Катерина Петровна. – Ты ведь уж сказал мне, что будешь заниматься среди своих товарищей по службе ростовщичеством.
– Не ростовщичеством, а деньги буду давать взаймы, за божеские проценты. Какое же это ростовщичество, ежели я даю деньги за умеренные проценты! Никакого тут ростовщичества нет. Государственный банк ссужает деньгами и проценты берет. Да я уже и дал кой-кому денег, – сознался Порфирий Васильевич. – Дал и за грех не считаю, а даже думаю, что я в некотором роде являюсь добрым другом.
– Скажи уж, благодетелем. Я читала, что все ростовщики себя благодетелями считают, – подхватила Катерина Петровна.
– Благодеяния тут нет, но и худого ничего нет. Просто дружеская ссуда и, как хочешь, все-таки одолжение. Ведь я проценты-то вполовину меньше тех беру, которые прежде с товарищей жид брал.
– Брось ты это, Порфирий Васильич. Зачем ты хочешь, чтобы я тебя возненавидела! – сказала Катерина Петровна.
– Возненавидела? – спросил муж. – Да за что тут возненавидеть? Ведь я тебе дурного ничего не делаю, а напротив, для тебя же хлопочу. Ах, Катя, Катя! Ведь у нас могут быть дети! – прибавил он.
Разговор на этом и кончился.
Прошло еще дня два, и на третий день Порфирий Васильевич явился домой со службы к обеду с узлом. В пестрой скатерти была завернута поношенная енотовая шуба. Шубу он внес в комнаты, впрочем, не без смущения и говорил жене:
– Вот тоже шуба у нас в канцелярии продается, хорошая енотовая шуба. Пальто-то меховое у меня есть, а потеплее шубы нет. Как ты думаешь, не купить ли ее мне?
Тут уж и сомнения не было для Катерины Петровны, что ее муж занимается приемом ручных залогов под выдаваемые ссуды. Она вся вспыхнула и закричала:
– Ты в залог взял эту шубу, Порфирий Васильич!
– То есть, видишь ли, ее или продают за дешевую цену, или просят взять в залог за эти же деньги. Я дал под нее тридцать пять рублей, но если ты мне посоветуешь ее приобрести, то я ее завтра же куплю себе.
– В залог! В залог! Закладчик! Ростовщик! – восклицала Катерина Петровна.
– Послушай… Да что же тут такого особенного, что я в залог взял? Ну, взял. Я рассуждаю так, что и Государственный банк берет в залог, но только, разумеется, не шубы, а процентные бумаги. А чем же процентные бумаги лучше шуб? Такое же движимое имущество. Я вот сегодня одному и под пенсионную книжку двадцать рублей дал.
– Ростовщик! Ростовщик! – брезгливо повторяла Катерина Петровна, отходя от мужа.
– Зачем же такие ужасные слова? Ростовщик тот, кто дерет безбожные проценты, а мои проценты самые снисходительные, дружеские проценты. Да и меховых вещей я больше и не буду брать, – прибавил Порфирий Васильевич. – Это так уж… только потому, что приятель очень просил, умолял даже, чтобы я взял. Да к тому же он и продает эту шубу за сорок пять рублей. Хочешь, я ее куплю? Хочешь? Может быть, можно будет выторговать пять рублей. Мех прелестный, а только сукно немного потерто. Купить мне себе? – спрашивал он жену.