– Ну, как-нибудь стерпится и слюбится, – заговорила мать, взглянула на дочь, увидала ее слезы и сказала: – Чего ты плачешь-то? Ведь сама же говоришь, что он теперь переменился.

– Нет, не переменился он и никогда не переменится, не такая у него душа. Он только сдерживается, а в душе он… Нехорошая у него душа, маменька. А ежели бы вы знали, какой он сквалыжник! – прибавила она и тут же рассказала случай с селянкой.

– Ну, скупость – не глупость, – пробовала оправдывать зятя мать.

– Да не такая, маменька.

Слыша себе похвалу от зятя и чтобы задобрить его, Петр Михайлович и Анна Тимофеевна опять наградили дочь съестными припасами при ее уходе от них домой. Они дали ей с собой банку варенья, яблок и копченого сига.

– На вот, свези ему гостинцу и скажи, что это от меня ему… – говорила мать, провожая дочь. – Да приходи к нам почаще. Ведь муж днем-то в должности, а тебе что же одной-то дома сидеть!

Катерина Петровна обещала и уехала.

Когда она вернулась домой, то застала мужа отдыхающим после обеда. Он спал у себя в кабинете на диване. Она вошла в кабинет и зажгла лампу на письменном столе. Порфирий Васильевич тотчас же проснулся и спросил:

– Катя! Это ты?

– Я, – отвечала Катерина Петровна, присаживаясь к письменному столу.

– Ну, вот и отлично, что долго не засиделась, – говорил Порфирий Васильевич, все еще лежа на диване и потягиваясь. – Сейчас чай пить будем.

Катерине Петровне не хотелось говорить с ним, но она все-таки сказала:

– Маменька прислала тебе гостинцу – банку варенья.

– Ну?! – протянул он. – Что это с ней? Впрочем, спасибо, спасибо ей.

– Кроме того, десяток яблок прислала и сига копченого.

– О?! Да она совсем добрая. Ведь вот когда родственники-то так относятся, то как с ними ссориться-то будешь? Нет повода. И папашенька здоров? – спросил Порфирий Васильевич.

Катерина Петровна не отвечала. Она смотрела на письменный стол мужа и среди бумаг в синих обложках и кой-каких дешевых безделушек, служивших украшением на письменном столе, увидала довольно массивный серебряный портсигар. Она взяла его в руки и стала рассматривать прикрепленные к нему выпуклые золотые инициалы. Буквы были, однако, не Порфирия Васильевича имени и фамилии.

– Чей это у тебя портсигар? – быстро спросила Катерина Петровна мужа.

– Какой портсигар? – протянул он, совсем забыв спросонок об оставленном на столе портсигаре, несколько помолчал и отвечал: – Ах да… Это портсигар одного моего товарища по службе. Пентефриева. Помнишь Пентефриева? Он еще был у нас на свадьбе. Такой черный… Так вот это его портсигар.

– Зачем же ты взял его?

– Я? Да так… Поносить. Очень он мне нравится. Я даже его взял на образец. Может быть, я и себе такой же закажу, так показать серебрянику.

Порфирий Васильевич быстро поднялся с дивана, подошел к столу, взял из рук жены портсигар и запер его в ящик стола. Катерина Петровна пристально посмотрела в лицо мужа и с раздражением в голосе сказала ему:

– Порфирий Васильич… Ты взял этот портсигар в залог. Дал деньги и взял портсигар.

Муж весь вспыхнул и отвечал:

– Да нет же, нет. Просто на подержание взял, поносить взял. Если хочешь, то я даже возвращу ему. Ну, полно… Пойдем чай пить. Самовар я велел уже к твоему приезду поставить.

Он попробовал взять жену под руку. Она не встала со стула и сидела отвернувшись.

На следующий день Катерина Петровна заметила у мужа, когда тот вернулся из должности, новые золотые часы с золотой цепочкой, тогда как до сего времени у него были серебряные, плохенькие и на другой, очевидно, бронзовой цепочке. Зная скупость мужа, она была уверена, что золотых часов с золотой цепочкой он себе ни за что не купит. «Опять в залог взял», – мелькнуло у ней в голове, и она спросила мужа: