– Что за абсурд?!

– Что случилось? – спрашивает Джулия дрожащим голосом.

– Прости меня, маленькая синьорина, – шепчу я, срывающимся голосом. – Это не должно было случиться.

Я перевожу новости на итальянский язык и даю их ей прочесть. Джулия хмурит брови, а затем смотрит на меня с изумлением.

– Это не ваша вина, синьора, – отвечает она, хоть в ее голосе и звучит едва заметное разочарование и страх.

Слова пылают на экране, словно напоминание о том, что мстительная рука Мурада может дотянуться куда угодно. Я ощущаю, как во мне закипает гнев, ведь только удар пришелся по невиновной.

– Я знаю человека, который сделал это, – выдыхаю, чувствуя, как голос срывается от бессильного гнева.

Джулия моргает, пытаясь осознать услышанное.

– Почему он это сделал? – спрашивает она, но я не могу найти правильных слов, чтобы объяснить все, что разрывает меня изнутри. Ярость закипает внутри с немыслимой силой.

– Потому что иногда взрослые люди поступают жестоко.

Схватив телефон со сцены, я оставляю Джулию вытирать слезы и набираю Мурада. Он отвечает почти сразу, словно ждал моего звонка:

– Почему итальянки думают, что могут звонить мне в любое время дня и ночи? – спрашивает издевательски, прекрасно зная причину звонка.

– Потому что ты мудак и моральный урод!

– Ничего себе заявка на условное, – произносит спустя время. – Или даже на лишение свободы до двух лет. Что выбираешь, Ясмин?

Я провожу ладонью по лицу, с трудом сдерживая себя.

– За что ты так с ней?!

– Я изучил программу ее выступления. Одна из композиций действительно может быть интерпретирована как пропаганда фашистских идей, и исполнение подобных произведений влечет за собой уголовную ответственность.

– Ты что, хочешь выдвинуть ей обвинения?

– Если это сделает тебя сговорчивее.

– Сговорчивее?

Я опираюсь бедром о сцену и замедляю дыхание.

– Я вышлю тебе адрес и время, подъедешь и дашь показания. Возможно, я пересмотрю свое решение, и твою итальянку и пальцем не тронут.

– Ты творишь беспредел… – выдыхаю тихо. – И когда?

– Я сейчас в командировке. Прилетаю завтра.

– Я улетаю. Тоже завтра.

В трубке слышу усмешку – Мурада что-то очень сильно рассмешило.

– Тогда встретимся завтра, – развязно отвечает Мурад и кладет трубку первым, давая понять, что разговор завершен.

Джулии я ничего не говорю. Ни к чему пугать ее лишний раз – я так решаю. Вручив ей шикарный букет цветов, отстраненно спрашиваю:

– Ты много работаешь над исполнением, Джули?

– Не менее четырех часов в день, синьора.

– Мало. Нужно больше. Когда ты улетаешь? – спрашиваю у нее напоследок, набрасывая плащ.

– Через два дня. У меня скоро свадьба, сеньора. Я вас приглашаю…

– Свадьба – это хорошо. Ты любишь его?

– Очень.

– Это самое главное. Без любви не занимайся любовью, Джулия.

Вытянув лицо от удивления, Джулия озабоченно спрашивает:

– Все в порядке, синьора?

– Возвращайся домой, Джули. Прямо сейчас. Как дойдешь – отзвонись. Все поняла?

– Как скажете…

– Страну пока не покидай. Возможно, тебя не выпустят… – говорю значительно тише. – Но я разберусь, обещаю тебе.

Выскочив на улицу, я делаю несколько глубоких вдохов и застегиваю плащ. Пальцы слегка дрожат и вовсе не слушаются меня, поэтому я попадаю в застежки не с первого раза.

Завтра.

Завтра мы вернемся в Англию. Все будет как прежде – серо, печально и драматично, а главное – стабильно. А до этого я разберусь с Мурадом и пойму, что он замышляет.

С парковки раздается тихий звук клаксона, означающий, что меня уже ждут. Он режет по оголенным нервам, разгоняя кровь с бешеной скоростью. Внедорожник с немецкой эмблемой стоял в тени от входа, он был почти один на опустевшей парковке. Неяркие габариты подсвечивали мою фигуру и смотрели прямо на меня.