– Спасибо… – голос Ремезова стал тише. – Спасибо, Сергей… Я знал, что ты поймёшь…

Раздался щелчок – связь прервалась. Профессор всё ещё держал трубку, как будто от неё зависело равновесие. Потом медленно положил её на место.

Шок накрыл его не порывом, а глухой, плотной стеной, как если бы воздух в комнате стал вязким и тяжёлым, как бетон. Он сидел в кресле, не двигаясь, чувствуя, как в груди разливается холод, не от осознания потери, а от того, что за этой потерей стояло нечто большее, личное, нераскаянное. Ему казалось, что пространство вокруг сжалось, что время остановилось именно на этом миге – и теперь будет повторяться снова и снова. Он стал свидетелем не просто конца своей лжи, а крушения самого главного – иллюзии контроля. Он впервые ясно увидел, как случайности, слабости, ошибки, которые он так старательно прятал даже от самого себя, в один момент превратились в реальность, жестокую и неуправляемую.

Сергей Андреевич вспомнил то утро, когда впервые позволил себе шаг за грань – невинная беседа с Аллой, случайная встреча в университете, рука, задержавшаяся на её запястье чуть дольше, чем нужно. Тогда это казалось игрой – даже не романом, а интеллектуальной искрой между двумя взрослыми людьми. Но всё быстро вышло за рамки. Их встречи стали регулярными, наполненными телесной страстью, но и чем-то большим – бессловесным доверием, каким он давно не знал ни с женой, ни с кем бы то ни было. Она смотрела на него так, как не смотрел никто. Она не просила, не жаловалась, не обвиняла. Просто была рядом, как будто всегда принадлежала ему. И всё это время рядом был Игорь – добродушный, смешливый, открытый, доверчивый. Он не подозревал. А если и подозревал – молчал.

Мысли бросались, как птицы в запертой комнате. Вчерашний вечер. Алла ждала. Писала, просила прийти, хотя бы ненадолго. А он… Он соврал, что занят, что устал, что завтра. На самом деле – поехал к Диане. К новой. К той, что моложе, дерзкая, непредсказуемая. Алла – она бы поняла. Всегда понимала. Он знал это, и потому не объяснялся. И именно это сегодня жгло сильнее всего. Он мог быть рядом. Он должен был быть рядом. Не ради неё – ради себя. Чтобы спасти не Аллу, а собственную душу от этой пропасти, в которую теперь смотрел, не в силах отвести глаз.

Он не шевелился. Минуту. Две. Всё внутри него было как будто отключено. Мысли не складывались. Было ощущение, что что-то сдвинулось. Не вокруг – в нём. Учёный ощущал тревогу, но не мог понять, откуда она. Ему было жалко Аллу. Жалко искренне – не как коллегу, не как жену знакомого, а как женщину, с которой его до самого последнего момента связывала тайная, сложная, насыщенная близость. Их связь была не мимолётной интрижкой – она длилась долго, порой напоминая зависимость, и он знал: она чувствовала к нему гораздо больше, чем позволяла показать. Её смерть ударила по самому уязвимому месту – не только телом, но и памятью.

В голове всплыла вчерашняя переписка. Она ждала. Он обещал приехать. Пообещал – и не приехал. Отложил, отмахнулся, выбрал Диану. Он даже не нашёл слов для оправдания, решив, что Алла всё поймёт, как всегда. Он не написал, не перезвонил. Просто не пришёл. И теперь в нём росло чувство вины – вязкое, едкое, почти физическое. Он не мог отделаться от мысли: если бы он приехал, если бы был рядом, всё могло быть иначе.

И – смутная, непрошеная мысль. Он не знал, почему она возникла. Не знал, с чего вдруг.

А вдруг… это связано с ним?

Воронин оттолкнул её. Силой. Поднялся. Прошёл к окну. Открыл его. Подставил лицо прохладному воздуху. Закрыл глаза.