Упала на кровать, и воспоминания ворвались в меня, сметая все барьеры, что я строила годами, пытаясь забыть всё и начать новую жизнь. А я и не пытаюсь их остановить, я ими дышу, словно ядом, и наслаждаюсь этим, как умирающий последней дозой морфина.

2000 год.

- Дядя Ваня, тетя Марина! Можно я вас кое о чём попрошу! – Забежала на кухню и с трудом протараторила, даже не успев отдышаться. Щёки горели, а сердце колотилось, словно птичка в клетке. Завтра у Демида последний день в детдоме, а послезавтра он уже будет в нашем городе, и мы наконец-то увидимся. Целый год в разлуке, сотни писем и ночи без сна, полные слёз. Послезавтра всё изменится. Он всё исправит, всё изменит. Я в это так верила, что даже мысли не допускала, что может быть иначе.

- Слышишь, мать. Она ещё и просить о чём-то смеет. Мы тебя из грязи твоей для чего вытащили? – Дядя Ваня резко отодвинул от себя тарелку с супом, и с презрением осмотрел меня с ног до головы. – Да где б ты была, если б не мы. Под забором бы каким-нибудь грязным кололась или ноги раздвигала, как мать твоя шлюха!

- Моя мама не была шлюхой! – Выкрикнула в сердцах, и сразу пожалела. Ничего ведь ему доказать не смогу, только разозлю ещё больше, и тогда меня точно дома запрут. Лучше в комнату к себе пойду, иначе точно не вернусь. Он ведь уже не остановится, пока всё не выскажет, а я итак каждое слово наперёд знаю, как молитву, выученную за весь этот год.

- А тебе почём знать? Шлюхи только детей в детдом сносят, да алкашки или наркоманки – услышала вдогонку, но сцепив кулаки, промолчала. Послезавтра полы когда в подъезде буду мыть, заранее чемодан с вещами возьму, и мы сбежим. Почему я только не послушалась тогда Демида, лучше пусть украдёт, не могу я без него больше и не хочу. Вот моя единственная семья, и никто больше его заменить не сможет.

Прав был тогда Кирилл. Детей забирают маленькими пухлыми малышами, а такие как я только из корысти нужны. Дядя Ваня с тётей Мариной меня взяли, чтоб я за ними в старости дохаживала, потому что детей своих им бог не дал, а сиделок нанимать им не по карману. И нет у них ко мне ни любви, ни жалости, потому что они очерствели уже в своём одиночестве, и никто им кроме себя самих не нужен.

На следующий день легла спать, заранее припрятав под кроватью сумку со своими скромными пожитками и пачкой писем от Демида. И спалось в эту ночь особенно сладко, потому завтра наконец-то наступит. И только утром поняла, что завтра не наступит никогда.

******

Проснулась утром от непонятных звуков, и резко подскочила на диване. От увиденного сердце загрохотало так, что аж в груди стало больно, и руки затряслись мелкой дрожью. В комнате были мои приёмные родители. Перед ними лежала сумка, с выпотрошенными из неё вещами и горка клочков исписанной бумаги. Дядя Ваня же методично разрывал письма, которые я весь этот год получала от Демида.

- Не трогайте! Отдайте мои письма! - Бросилась к нему, спотыкнувшись и падая на колени у его ног.

- А, проснулась, дрянь такая. Посмотри на неё, мать. Письма её не трогай. Шлюха малолетняя. – Приговаривает, и рвёт бумагу с такой злостью и ненавистью, что глаза его почти безумны в этот момент.

- Отдайте, прошу вас. – Взмолилась, и потянулась скрюченными пальцами к нетронутым письмам, но не успела. Приёмный отец замахнулся и ударил по лицу, не сдерживая силу а, наоборот, вкладывая в удар всё, на что способен. Боль острым лезвием рассекла лицо, и я отлетела назад, ударившись головой о шкаф. Рот тут же наполнился металлическим привкусом крови и в голове загудело так, что на несколько секунд я перестала слышать.