— Да не было никакой помолвки! — кричу в сердцах. Мои нервы тоже не железные. Мама подходит ко мне и неожиданно обнимает.

— Мы справимся со всем вместе, но ты должна быть честна с нами, дочка. Чтобы в будущем такого не происходило, — она ласково гладит меня по волосам, и я расслабляюсь, наслаждаясь редкой лаской. И тем неожиданней становится следующий вопрос:

— Я надеюсь, ты не спала с ним?

— Мама! Как ты можешь! Спроси хотя бы у отца! — я в таком возмущении, что мне не до приличий и смущения. Самцы оборотни отлично чуют: невинна девушка или нет. У самок нет такого острого обоняния, когда дело касается этого деликатного момента.

— Оставь ребенка в покое, Леонор, — говорит пунцовеющий отец. — Иди к себе, Мелиса. Нам нужно много всего обсудить с мамой.

Я делаю пару шагов по направлению к лестнице и слышу, как кто-то скребется во входную дверь.

— Я открою! — кричу родителям и иду к двери, вытирая глаза. Не хватало еще, чтобы кто-то видел меня зареванной.

На пороге сидит волк: худой, ужасно грязный, со свалявшейся шерстью. Его цвет не определить на глаз, настолько он замызганный. Я осматриваю улицу. Хорошо, что в это время мало прохожих и волка на нашем пороге не видят посторонние.

— Ты кто? — спрашиваю у него, но он не отвечает. Только поводит носом и пытается проскочить мимо меня в дом. Ему это удается, и на паркете остаются следы от грязных лап.

—Эй! Ты куда? — бегу следом за ним.

На шум выглядывают родители. Папа ощеривается, едва сдерживая оборот при виде постороннего самца. Мама делает шаг вперед, игнорируя предостережения.

— Ричи? — сомневающимся тоном спрашивает она. И падает в обморок.

9. Глава 9

Грязный волк бросается к маме и жалобно скулит, лижет ноги. Отец держит ее на руках, пытаясь привести в чувство, и одновременно отпихивает чужака ногой.

— Ричард? — доходит до меня смысл маминых слов. — Ричи, братик?!

Волк прислушивается к моим словам, но не подходит. Я бросаюсь к нему с объятиями, признав в грязном оборотне родного брата. Мозг не в состоянии выдать адекватную версию, почему он жив и где пропадал три года. Я просто счастлива! Тискаю Ричарда за мокрую шерсть и плевать на грязь.

— Мелиса, отойди от него! Включи голову! Это не твой брат! Он умер!

— Папочка, это он! Запах наш, семейный. Это точно он.

Мама открывает глаза и садится на полу, поддерживаемая папиными руками.

— Ричард, сыночек! — мама смеется и плачет одновременно. — Мой любимый мальчик! Где же ты пропадал так долго! Как так? — она гладит вместе со мной грязного волка, а тот в блаженстве закрывает глаза. Под шерстью у него шрамы, и я вожу по ним пальцем, пытаясь понять, откуда они. Наша регенерация довольно сильна, и обычно на коже человека и шкуре животного не остается отметин.

Папа принюхивается, все еще сомневаясь в том, что это наш Ричард.

— Почему он не обращается? — спрашивает строго. — Ты понимаешь меня? Эй ты! Ты можешь обернуться человеком?

Ричард тяжело вздыхает и начинает превращаться. Почему-то его оборот медленный и, очевидно, болезненный. Он стонет, постепенно меняя форму на человеческую.

— Боже мой… — выдыхаю, завидев россыпь шрамов по всему телу. Большие и застарелые, а также поменьше и посвежее. Они «украшают» почти каждый сантиметр кожи. Смотреть на это невыносимо, и я закрываю глаза, сотрясаясь в плаче. Что же произошло с тобой, братик?

Отец тоже плачет, завидев лицо Ричарда. Это он! Наш любимый член семьи, потерянный и заново обретенный.

После того как проходит первый шок, мы вспоминаем о приличиях. Ричард голый, грязный и очень худой. Стыдливо подтягивает ноги к животу, будто опасается агрессии с нашей стороны. Это невыносимо вдвойне: я-то помню его другим. Всегда открытый, веселый, даже чуточку наглый. Обаятельный до безобразия. Я его ужасно ревновала к подругам, которых он приводил домой. Считала, что они все недостойны быть рядом с моим клевым старшим братом.