Как-то лет десять назад  Буся укатила на свой очередной научно-экспериментальный шабаш, оставив меня полновластной хозяйкой нашего особнячка. И я решила устроить «Ночь ужаса» – ретроспективу лучших ужастиков за последние сто лет. Без ложной скромности скажу, пикантненько получилось: пять самых страшных фильмов столетия, которые выбирались по результатам опросов, в самом центре ведьминой берлоги. Пришли все приглашённые. Никто не  нашёл в себе сил отказаться.

Нас было тринадцать человек – символичненько, но увы, не моя заслуга, потому что один из зрителей приволок с собой младшую сестру – восемь литров горячего шоколада, два килограмма зефира и целый мешок «Морских камушков», нежно любимого мною изюма в разноцветной глазури. К пяти утра я осталась одна. И в тот момент, когда на экране появился ужасный японский мальчик с разодранным в немом крике ртом и чёрными провалами вместо глаз, где-то на кухне раздался чудовищный грохот.

Вся жизнь пролетела перед моими глазами, а виденные мною до этого кошмары вмиг показались наивным лепетом несмышлёного младенца. Ибо на этот раз всё происходило на самом деле. Я взяла забытую кем-то вилку и, ежесекундно сглатывая, дрожа коленками и подбородком, крадучись направила свои стопы на шум. И ровно через пять минут узнала, что такое оргазм, но к сексу это не имело никакого отношения, конечно. Просто когда я увидела, что весь тот шум произвели отклеившиеся от стены фотообои, которые Буся зачем-то поклеила накануне, я почувствовала такую жаркую волну, такое невыразимое ощущение, такой взрыв эмоций, что... Пожалуй, ТАКОГО с тех пор мне испытывать не приходилось.

Впрочем, в тот момент, когда Стёпка предложил мне закрыть глаза, я об этом не вспомнила. Эта история пришла мне на ум гораздо позже и при других обстоятельствах, а в тот момент я вытерла повлажневшие ладони о собственные коленки и с замиранием сердца пробормотала:

– Обязательно.

Стёпка выдохнул, совершенно неожиданно перекрестился, причём я даже не успела съязвить на этот счёт, ибо Бусину веру он неизменно поднимал на смех, оскалился по-волчьи, прорычав что-то отрывисто на незнакомом мне языке, и мир за окнами внедорожника дрогнул. В прямом смысле этого слова. Горизонт вильнул куда-то вверх и закрутился спиралью, а затем всё поглотила непроглядная ночь, чернильная, густая и липкая. Эта тьма была смертью. От неё пахло тленом и разложением, свежей землёй, пеплом сожжённых костей и приближающейся грозой.

– Мамочки! – скорее подумала, чем произнесла я, и, наверное, впервые заорала от страха, который к моим снам не имел вообще никакого отношения, едва не оглохнув от собственного крика. Зажмурилась изо всех сил и вцепилась то ли в Стёпку, то ли в удерживаемый им руль, то ли в то существо, что потянуло ко мне свои бесконечно пугающие, туманные щупальца. По-моему, я умоляла брата остановиться, клялась, что всё расскажу, что признаюсь в чём угодно, обещала не разговаривать с ним до конца жизни и вслух надеялась на то, что Бог лишит меня разума или хотя бы сознания...

А потом всё закончилось.

Словно и не было ничего.

Было шоссе, упирающееся в уныло-урбанистический дождливый горизонт, здание огромного гипермаркета с наполовину заполненной стоянкой, внезапно заигравшее радио, визг тормозов и шокированный взгляд Стёпки.

– Машка, ты в порядке? – выдохнул он. – Я же говорил, закрой глаза.

А я рванула ремень безопасности и выдавила сквозь намертво сцепленные зубы:

– Дверь!!

Братишка всегда понимал меня с полуслова, поэтому пока меня рвало на мокрый асфальт, достал откуда-то бутылку минеральной воды и упаковку влажных салфеток.