– Никогда больше, – поведала я, обретя возможность говорить, – не пользуйся этой штукой.

Откинулась на спинку пассажирского сидения и прикрыла глаза. Брат, не говоря ни слова, щёлкнул моим ремнем безопасности и, судя по звукам, повозился со своим. Он молчал. Я не открывала глаз, но мне это и не надо было, я и так знала, что он сидит, положив руки на руль, и испытывает его на прочность, сжимая сильными пальцами. Знала, что хмурится, отказываясь на меня смотреть. Знала, что подбирает слова…

Наконец, послышался тяжёлый вздох. Правильно, не нужно сейчас пытаться меня переубедить. И приставать не нужно. Я слишком взвинчена после пережитого ужаса. Настолько взвинчена, что на секунду даже забыла о том, что случилось в кабинете Чапая.

Однако уже через пять минут я поняла, что поторопилась приписать Стёпке чувствительность и понятливость. Чувствительности в нём было ровно на столько, чтобы отличить кипяток ото льда, да и понятливостью он не сильно отличался от моего кактуса.

– Да нормальная она... – проговорил он, загнав машину на стоянку гипермаркета и помогая мне выйти. – Просто не доработана ещё, вот неподготовленные и…

Я оборвала его гневным взглядом, и, что самое странное, он замолчал.

– Стёпка, это смерть. Веришь? – провела указательным пальцем по своей шее и вздёрнула его вверх, изображая повешение. И пока братец недоверчиво моргал, зашагала ко входу в магазин.

Он догнал меня метра через три, схватил за руку, заставляя обернуться. Краска схлынула с его взволнованного лица, а вот глаза наоборот стали удивительно яркими, двумя пальцами он схватил мой подбородок и голосом, нетерпящим возражений велел:

– Что ты видела? Рассказывай.

Я облизала пересохшие губы и опустила веки. Переживать ещё раз встречу с тем, что протащило нашу машину сквозь триста километров за тридцать секунд, не хотелось, но Стёпка должен был понять, что я не преувеличиваю и не шучу. Что мои чувства меня не обманывают.

– Я видела воронку, – произнесла я. – Чёрную.

– Так, – согласился со мной брат, и стало понятно, что он её тоже видел. Уже лучше. Значит, я тем более права, если это не было галлюцинацией.

Тряхнула головой, не в силах подобрать нужные слова, и тут неожиданно меня осенило:

– Помнишь, – заторопилась я, – ты меня водил в планетарий? Там ещё был макет чёрной дыры. Мы забрасывали в неё резиновый шарик, и его крутило-крутило-крутило, по спирали затягивая в центр…

– А потом он с диким грохотом выкатывался внизу, – нетерпеливо закончил за меня Стёпка. – Ты верно угадала. Именно так эта штука и работает.

– Стёп, не перебивай. Не в этом проклятом принципе дело, а в том, из чего сделан макет. Тот был из пластика. Этот, – я кивнула за спину, где тёмной глыбой возвышался внедорожник, – из чужих жизней. Ты же вскрывал могилы. Должен знать. И запах. И чувства. И… не забывай, пожалуйста, кому досталось Бусино…

– Цыц! – он так быстро закрыл мне рот ладонью, что я даже пискнуть не успела, склонился так, что кончиком носа прижался к моему, и прошептал:

– Вот об этом не то что вслух говорить, даже думать не смей!

Бровями я попыталась изобразить абсолютное согласие, но в следующую секунду Стёпкин взгляд сместился куда-то мне за спину, в мгновение ока из раздражённо-встревоженного превратившись в панический. А потом я услышала недоверчивое:

– Ой! – и даже зажмурилась от досады. – Да быть не может!

И едва не застонала, услышав продолжение:

– А я, наивная, ей личную жизнь устраиваю! Машка, ты когда собиралась мне рассказать, что вы помирились?

Медленно-медленно моргнула, пытаясь представить, как мы со Стёпкой смотримся со стороны. Я, маленькая и растрёпанная, в еще влажном после дождя из жасминового чая платье, без следа косметики на лице, обеими руками цепляюсь за предплечья склонившегося надо мной демона, огромного, пугающего, привлекательного. Его лицо застыло в сантиметре от моего. Умилительное и до противного романтичное зрелище.