– Стёп, а ты как тут так быстро очутился? – вдруг встревожилась я. – У тебя всё в порядке? Ты не прогорел?

– Не прогорел, – рассмеялся он и взял меня за руку, как когда-то в детстве, надёжно и крепко утопив мою ладошку в своей. – Но мне приятно твоё волнение. Идём?

– Идём, – я бросила опасливый взгляд на окна кабинета директора и торопливо посеменила рядом с братом.

Он довёл меня до своего внедорожника, рядом с которым я почувствовала себя песчинкой, маленьким одиноким парашютиком одуванчика в бесконечной пустыне вселенной, каплей воды в мировом океане...

– Ну, что ты смотришь на него, как крыса на «Титаник»? – проворчал Стёпка, разбивая все построенные мною метафоры, распахнул дверцу и подтолкнул меня под попу. – Забирайся, черепашка, поедем тебя кормить и слушать.

– И жалеть ещё, – проворчала я, пристёгиваясь.

– И не ругаться, – добавила шёпотом, когда брат захлопнул дверь и, поигрывая ключами, направился к месту водителя. В том, что он будет ругаться, когда я расскажу ему о кошмарах и о том, почему я ото всех их скрывала, сомневаться не приходилось.

Стёпка шумно устроился на своём месте, заблокировал двери, повернул какой-то рычажок на приборной панели, и машина заурчала, словно большой зверь, а затем мягко двинулась со стоянки. Я незаметно покосилась на стоявший рядом с Чапаевским бульбовозом мотоцикл и поёжилась, неосознанно вжимаясь глубже в кресло.

– Я должен о чём-то знать ещё до того, как мы доберёмся до моего дома? – спросил Стёпка, заметив мои действия, и я пожала плечами. В такие моменты брат включал Стэфана – человека, которого я совсем не знала: жёсткого, подозрительного, убийственного демона.

– Если ты намекаешь на возможный хвост, то пока, думаю, бояться нечего.

– Пока? – он приподнял светлую бровь, изогнув её вопросительным знаком, и бросил на меня короткий, но весьма внимательный взгляд.

– Ага, – покаялась я и суетливо погладила по голове собачку – мой подарок – стоявшую на приборной панели. – Наверное.

Стэфан не выключался и подозрительно следил за мной через зеркало.

– Даже так? – наконец, пробормотал он. Помолчал с пару минут, обдумывая мои слова, а потом кивнул:

– Ладно, тогда заедем купить пожрать. Дома хоть шаром покати, я там неделю не был. На работе аврал. Нового консула назначили, слышала?

«И даже видела», – тоскливо подумала я, но решила пока эту информацию попридержать.

– Так как ты ко мне так быстро приехал? – я неуклюже попыталась переключить разговор в другое русло и даже удивилась, когда мне это удалось.

– Сейчас увидишь, – довольным голосом заявил Стёпка. – Последние разработки вашего правительства. Мне голову оторвут, если узнают, что я их в личных целях использую... Хотя кто им скажет-то...

Он достал из бардачка медную штуковину, то ли окуляр безумного часовщика, то ли линзу зажиточного ювелира, пошарпанную какую-то, на тонком чёрном ремешке.

– Это что? – полюбопытствовала я, но Стёпка на меня цыкнул и немедленно нацепил этот странный монокль на правый глаз, покрутил справа от руля какую-то круглую штучку и бросил в мою сторону:

– Ничего не бойся. А лучше сразу глаза закрой.

Понятное дело, что после этой фразы я, как говаривал мой товарищ по детским играм, распахнула все четыре глаза, вцепившись рукам в собственные коленки. Наверное, кто-то посчитает меня мазохисткой. В том смысле, что нельзя любить кинематографические хорроры так, как люблю их я. До остановки сердца, до холодного пота вдоль позвоночника, до дрожи в коленках, до боязни ночью спустить ноги с кровати. Не при моих кошмарах. Нельзя, наверное, но я люблю.