По обе стороны от шоссе, словно тиски пресса, возвышались высокие деревья. В основном хвойные — с голубыми иглами, оранжево-коричневыми стволами. Иногда сквозь них проглядывал сизый туман. Землю застилал толстый валежник, а прямо у обочины изредка торчали грибы.

Местные их не собирали. И ягоды, которые можно было найти в лесу, тоже оставляли без внимания. Если возникала необходимость идти в чашу, люди ходили туда строго в период с девяти утра до четырех часов дня. До четырех обязательно нужно было вернуться. Так, на всякий случай.

С детства Марлен строго-настрого запрещали заходить дальше опушки.
— А если будешь гулять там до темноты — больше не вернешься, — нравоучительным тоном повторяла мать всякий раз, как дочь выходила за ворота.

Те, кто задерживался в лесу до темноты, и впрямь не возвращались. Никогда не находили их тел, но обнаруживали перепачканные кровью личные вещи.

Уже несколько столетий считалось, что в лесу появилось нечто. Чудовище. Никто из местных не знал, как оно выглядело, не знал, какой оно природы. Теми, кто охранял деревню от растерзания, были оборотни. Только они выживали там ночью, словно солдаты, патрулировали окрестную территорию. И жители деревни стали почитать их вплоть до фанатизма. Если стая уйдет, им придется бросить свои дома и бежать, куда глаза глядят.

Девушка опустила глаза на бледные руки, что обхватывали руль. Не похожи на руки вервольфа, совсем. У тех они довольно грубые — с цепким хватом, толстыми, жесткими ногтями. У этого — аккуратные, бледные, словно руки пианиста. Словно его кожа не знала ни грубого физического труда, ни колючего лесного валежника.

— Нолан, — все же подала голос Марлен, через прищур глядя на профиль будущего мужа. Решилась-таки прервать скупое, странное молчание какой-нибудь отвлеченной темой. — А какую роль… ты занимаешь в стае? Я знаю, ты первый Бета, но каков твой труд? Чем ты занимаешься?

— Я программист, — прохладно ответил он, глядя на дорогу. — Это мое основное занятие. А для стаи — картограф. Составляю карты участков леса.

— Картограф? — уголки губ поползли вниз. Она ожидала услышать нечто вроде «загоняющий» или «прикрывающий». — А что насчет охоты? В охоте ты какую роль занимаешь?

— Я не охочусь с остальными. И сам по себе на охоте я редко бываю, — мужчина скривился. — Отвратительное, бездарное занятие, к которому вынуждает природа.

— То есть ты не защищаешь с остальными лес от чудовища? — лицо вытянулось.

— Когда как. Зависит от того, поступала ли мне такая просьба. Зачастую стая может справиться и без меня.

Марлен ошарашенно похлопала глазами. Волк, который не ходит на охоту, игнорирует патруль и, судя по всему, не слишком часто меняет облик. Иначе вряд ли бы получилось сохранить такой аккуратный вид рук и ногтей. Выбранная для непринужденного разговора тема с каждой секундой казалась все более неудачной. Раз так — ну и плевать. Настала пора задавать вопросы в лоб.

— Зачем ты решил на мне жениться? — вдруг спросила девушка, глядя куда-то за горизонт. — Ты меня впервые увидел. Почему? Что у тебя на уме?

— Жаль тебя стало, — совершенно безучастно ответил Нолан, и, казалось, у него дрогнул уголок рта. В легкой, снисходительной улыбке.

Улыбке, которой учителя одаривают очередной поток неловких первоклассников.

— Жаль? — она оскорбленно прищурилась. — То есть из жалости ты готов на мне жениться? Что я получу в этом браке, кроме жалости?

— На данный момент — только жалость. — Взгляд становился жутким, но мужчина тут же прикрыл глаза. — Послушай. На самом деле я тоже не горю желанием строить семейную жизнь, но… видя отчаявшиеся взгляды твоих родителей, мне пришла в голову одна мысль. Я предлагаю тебе два варианта. — Он стал тихо постукивать пальцами по рулю. — Ты хочешь вписаться в стаю, не так ли? Зачем еще такое рьяное стремление выйти замуж за чудовище?