Природой в пару оборотню теоретически всегда была заготовлена волчица-омега. Та, что сможет носиться с ним по лесам, когда над миром будет висеть полная луна. Та, которая изначально готова к сексу с ним — именно к такому, животному, неадекватному. Та, что сможет выносить безумно сильных младенцев.

Быть может, их даже обручит само мироздание, подарив метку истинной пары.

На деле же волчиц всегда было слишком мало. Они редко рождались, плохо себя контролировали или не обращались вовсе. Количество омег не покрывало популяцию стаи — такая ситуация наблюдалась от региона к региону. И в редких местах, где жители знали о существовании оборотней, те брали себе в жёны обычных женщин. Самых сильных и самых красивых.

И те женщины познавали мир за гранью. Власть. Долголетие. Огромный спектр новых чувств и возможностей.

А ещё они сидели под раковиной в ожидании одиночества.

Марлен печально смотрела на собственные руки, на ногти, под которые забилась сода, и вздрагивала, когда мужчина всё же с рыком открывал случайную дверцу шкафчика.

Шаг. Ещё шаг. В нём намного больше рассудка, чем говорила мать. Это пугало сильнее всего.

Да, она готовилась. Каждый божий день выдерживала физические нагрузки, ледяной душ, медитации. Готовилась так хорошо, что была готова ухмыльнуться судьбе в лицо, когда Альфа повёл бы её под венец. Идеальная жена — настолько, насколько идеальной может быть человеческая женщина.

Вот только она готовилась лечь в постель с другим. Готовилась ощущать совсем другие тяжёлые прикосновения, слышать у самого уха совсем другой рык. Чувствовать иной запах. Ведь предназначалась Йорфер совсем другому мужчине. Сперва, лет в тринадцать, она бунтовала. Потом, лет в четырнадцать, смирялась. А потом... начала влюбляться, изо дня в день представляя его лицо. Ассоциируя его с самым сильным, самым мужественным, самым лучшим волком.

Нельзя за несколько дней вытравить из души годы мечтаний. Годы болезненных фантазий, предвкушений, сладкого озноба. Нельзя вытравить даже предательством. Да, оно выжигает, но всё равно остаётся пепел. На месте надежд остаются угли, которые тлеют, причиняют боль, но заставляют себя ощущать.

Заставляют вспоминать и чувствовать боль раз за разом.

Девушка пыталась прятать её под фальшивыми улыбочками, под напыщенной самодостаточностью, под конфликтностью. Она и так была достаточно сильной, чтобы не реветь круглыми сутками после того, как её любимый заявил, что её сестра несравненно лучше. И вообще, он чувствует с ней родство.

Её учили быть сильной. Марлен следовала этим учениям — на радость случайным преподавателям. На радость "учителям жизни".

Была достаточно сильной. Уже хороша настолько, насколько это возможно. Уже прекрасна. Хотя глаза краснели всё сильнее, тело вздрагивало на каждый шорох. На каждый скрип крохотных петель таких же крохотных дверок.

— Я открою их одну за другой. Это даже забавно. Распаляет, — раздавалось где-то рядом. — Ты правда делала ставку на мою тупость перед полнолунием? Как мило.

Вновь скрип, затем раздражённый хлопок.

— Я же просто предлагаю помириться, — нарочито мягко тянул оборотень, но в голосе всё ещё слышались ноты чего-то бесконтрольного. Жуткого. — Куда ты делась, стерва?!

Шаги раздались прямо возле раковины.

Марлен испуганно вытаращила глаза, когда заскрипела её собственная дверца.

11. Лишенные разума.3

Мгновение. Ещё мгновение. Сердце рухнуло куда-то в живот, во рту пересохло.

Не сработало. Всё вокруг воняло щелочью, и всё равно не сработало. Выходит, мать о волках знала не всё. Выходит, всё может быть совершенно не так, как ей рассказывали. Уверенность испарилась, как и надежда на то, что мужчина вот-вот уйдёт. Холодные пальцы вздрагивали сами собой. На ресницах и бровях, словно снег, лежала сода.