Кто знает, что придёт в голову этой сумасшедшей девчонке, вдруг и правда пристрелит Лёшку, как белку, не успеет тот вытащить голову из кустов. Не она, так сама Шура, а не Шура — отец её, который, судя по всему, не в себе.

— Что Лёша? — поднялся Алексей. — Не женюсь я на Шуре. Я пальцем её не тронул, даже мыслей таких не было! Откуда я знаю, почему про меня с Шуркой говорят, может, видели её с кем-то, перепутали. — Он развёл руки, точь-в-точь, как отец. — Какого беса мне на какой-то Ермолиной жениться, если у меня девушка есть!

— Лёша! Алексей! Ну, Лёшка! — смешались в один гулкий выдох возмущённые, удивлённые, восторженные голоса домочадцев.

— Ты почему не говорил, что у тебя девочка есть? — всплеснула руками Полина, Игнат едва сдержался, не прокомментировал материнское невинное «девочка». — В гости пригласил бы, познакомил нас.

— Куда? — Лёша посмотрел на Полину, тут же отвёл взгляд. — Испугать, если только, — он не сумел сдержать усмешки, хоть и постарался спрятать.

— Если греха нет, то и бояться нечего, — зычно проговорил Фёдор, у Игната невольно выступили мурашки на руках, приподнимая волоски.

«Нечего бояться»… В Кандалах очередную публицистическую развесистую клюкву о староверах можно снимать: мужики в косоворотках, с бородами-лопатами, женщины в юбках в пол, с покрытыми головами, послушные, богобоязненные дети, не смеющие нарушить отцовский наказ. Для красочности стоит достать дедовский карабин, припрятав современную сайгу*, выкатить прогнивший тракторёнок, хмуро смотреть в камеру, рассказывая небылицы, которые хотят услышать зрители.

Современной девушке, далёкой от религии, испугаться недолго, если уж у Игната волосы нет-нет, а встают дыбом от вида Фёдора, его голоса, рассуждений, крутого нрава. Прав Лёшка, на все сто процентов прав — нечего здесь обычной девчонке делать. А была бы не обычная, «своя», не скрывал бы племянник подругу сердца.

— А если есть? — повернулся в сторону отца Лёша, встречаясь с хмурым взглядом.

— С грехами потом разберётесь. — Игнат сделал шаг вперёд, посмотрел на Фёдора, мысленно осаживая, только прилюдного конфликта между отцом и сыном не хватало. Настя — посторонний человек в доме. — Что ты Алексея убьёшь, мы все поняли, — не дожидаясь реакции брата, повернулся он к Насте. — Как отец поступит с Александрой? Что сделает?

— Ничего хорошего, — со злостью огрызнулась Настя. — Блуд — грех великий.

Игнату показалось, что у него лопнет голова от бесконечного упоминания греха. Всё вокруг грех. Один неровный взгляд, незначительный проступок, шальная мысль на грани яви и сна — не спасёшься. Хотелось заорать на весь мир, только не поминать бесов, как сделал племянник, а крыть отборным матом на всю округу, чтобы медведи передохли.

Грех… Грех. Грех! Сколько можно-то?

Когда же ёж этот, Александра Ермолина, Шура, нагрешить-то успела?! Целовалась с кем-то? За грудь дала подержаться? Или того хуже, невинности вне брака лишилась? Если бы Бог хотел создать людей безгрешными — они бы имели способность к самооплодотворению, как нематоды — половая принадлежность червей динамична, зависит от обстоятельств.

— Уехать она сможет?

У Игната мелькнула мысль, что стоит помочь девушке, минимум деньгами и связями: снять квартиру на первое время, устроить на работу, перевести денег, чтобы могла продержаться, пока на ноги не встанет. А она встанет — сомнений нет. Разваливающуюся на ходу Ниву водит, «белке в глаз попасть» может, такие девчата не пропадают ни в тайге, ни в городе.

Фёдор, естественно, может надавить отцовским авторитетом, Полина слезами, страхом, никуда Алексей не денется — отправится в ЗАГС, как телёнок на привязи. Кому нужны такие жертвы? Всё равно семьи не получится, переломают друг другу жизнь, переломят через хребет характеры.