Маша приблизилась ко мне в мгновение ока, требовательно вытянув руку. Будто действительно только она имела права держать в руках "драгоценный" мобильный Вознесенского.

– Маш, притормози коней, – попытался было вмешаться Глеб, но куда уж тут.

– Как только, так сразу, – только прошипела она и, не получив от меня нужной реакции, кроме попытки ослепить ее фонариком, налетела на меня, словно фурия.

Это могла бы быть эпичная драка между бывшей девушкой короля лагеря и его новым загадочным интересом. Могла бы, но не стала.

Да и что я бы сделала этой взбешенной львице, в противовес ей выступая в роли бродячего котенка?

От того как Маша сильно дернула из моих рук телефон Глеба, ткань моей блузки затрещала. Понадобилось всего секунда, чтобы парочка пуговиц, держащихся на добром слове в виде старых ниток, отлетела в сторону с едва слышным "дзыньк".

– Фу, какой отврат, – не удержалась от комментария блондинка, цепко и с наслаждением улавливая мгновение моего позора. – Ты что собиралась соблазнить Глеба?

– Я не… – в пылу злости я едва ли могла сообразить, чем мне грозила порча любого предмета гардероба.

Но пронаблюдав за внимательными взглядами ребят, я поняла, что это катастрофа.

Оторвавшиеся пуговицы, будь они прокляты, оказывается до этого находились на уровне груди. И теперь, ввиду их отсутствия, блузка распахнулась, отчего вся верхняя часть моего тела была оголена до нижнего белья.

Вскинув руки, тут же попыталась скрыть то, что было не предназначено для чужих глаз. Но было уже поздно. Несколько вспышек ослепили взгляд ровно за мгновение до того, как я отреагировала должным образом.

– Кто ж тебе поверит, замухрышка? – едко усмехнулась Маша, радуясь так, словно получила на день рождение Майбах.

Гнев, стыд, отчаяние — мною обуревали разные чувства, но главенствующим, конечно, было желание провалиться под землю.

Она совсем с катушек съехала?

– Маш, отдай телефон, – тут же отмер и Глеб, все это время не особо вмешивающихся в нашу перепалку. Видимо, пришел к такому же выводу, что и я.

Пакеты с сомнительным содержимым уже давно были позабыты, а освободившиеся руки Вознесенского — вытянутыми в требовательном жесте.

– Что не так? Я же просто прикалываюсь, – жалостливо пропищала соседка, заметив то, как именно смотрел Глеб.

Я и сама, позабыв о чувстве стыда, слегка вздрогнула.

В глазах Вознесенского не было и намека на радость или веселье. О, нет. Глеб был зол. Очень и очень зол.

– Маша, – процедил он сквозь зубы.

– Ой, да держи, – соседка обладала невероятной способностью быстро приходить в норму, поскольку тон ее больше не звучал испуганным. Скорее, наигранно беспристрастным? – Где там твои пакеты, ребята заждались уже.

И вернув телефон Глебу, она тут же умчалась в обратную сторону, даже не взглянув в сторону озвученных ею вещей. Пакеты так и остались сиротливо ждать своего часа позади Глеба, а фигура Маши — тонуть в ночном мраке.

Видимо, не такая уж она и непробиваемая, как хотела показаться.

С уходом блондинки окружающее нас пространство погрузилось в тишину. Фонарик подсвечивал наши ноги, поскольку руки Глеба были опущены, а в воздухе витало густое чувство неловкости.

Что вообще нужно говорить в таких ситуациях?

– Ты в порядке? – к счастью, Вознесенский первым решил начать наш диалог.

Я кивнула. Говорить не хотелось. Но так уж вышло, что именно устная речь была одним из первых этапов эволюции человечества. И именно ею нужно было воспользоваться, чтобы хоть как-то донести до мальчишки, что со мной действительно все хорошо.

Хотя по ощущениям мне казалось, что большего позора в жизни я никогда не пережила бы.