— Вы порвали мое платье, — повторила глухим шепотом и прижала руки к груди, страшась, что ткань самым неожиданным образом оголит меня перед человеком, перед которым я не желала представать нагишом еще как минимум неделю.

В ответ на мое глубокое потрясение его брови сшиблись на переносице.

— Это было ваше любимое платье?

— Да какая разница? Вы спятили?

— Может, у вас горячка? — Мужчина приложил ладонь к моему лбу с таким видом, точно был самым умелым лекарем на всем белом свете. — Жар определенно есть, — заключил, досадливо причмокнув губами. — Не волнуйся, госпожа. Собьем.

— Чего? Э-э-эй!..

Негодование шершавым комом застряло в горле, а дикое смятение заткнуло меня, стоило генералу самым наглым образом оторвать мою тушку от пола. Подхватил на руки, прижал к себе ужасно близко, смутив до невозможности и с головы до ног окутав своим крепким пьянящим ароматом.

Самое страшное, что я не нашла ни капельки сил, чтобы воспротивиться. Растеклась в его руках, как кошка на мягкой траве, и сделала то, что уже очень давно не делала по отношению к другим людям.

Просто доверилась…

14. 12. Роль няньки. Николас

Не сопротивлялась. Не упрямилась. Почти не дышала на моих руках и хранила странное молчание.

Кто и что сделал с этой горячей, бойкой женщиной? Неужто до состояния покорности ее в самом деле довела одна усталость?

Мне вовсе не приятно видеть ее слабой и разбитой, но я просто не мог перестать наслаждаться спокойными минутами и ее кротостью, ненадолго заменившей гордыню. Очаровательное личико было невозмутимым, без единой эмоции — ни хмурости, ни намека на негодование.

Расслабилась. Даже доверчиво обвила руками шею, вынуждая на секунду потеряться от головокружительного запаха персиков.

Опасно. Крайне опасно держать ее так близко и при этом мысленно бить себя по рукам, чтобы не сотворить ничего лишнего и отталкивающего. В это мгновение это было совершенно неуместно. Да и желание не разрывать тонкую нить доверия стало гораздо сильнее жгучих желаний зверя.

Отчего-то Кейтрин заметно напряглась, когда мы очутились в ее спальне. Сжалась, плотно стиснула челюсти, бросив быстрый рассеянный взгляд в сторону кровати и тут же потупив взор. В глаза не глядела, избегала до тех пор, пока я не уложил ее на покрывало.

Взгляды встретились с такой же силой, с какой сталкиваются мечи и щиты. Мы одновременно замерли: она не размыкала рук, все так же держалась за шею, не позволяя отстраниться, а я старательно не разрушал последние крупицы между нашими лицами, придерживая ее за спину.

Трудно было понять, какие мысли сейчас вертятся в ее голове. Казалось, что она думает обо всем и в то же время ни о чем не думает. Как и я.

Буквально не дышим. Просто смотрим друг на друга, храня смущенное молчание. Жутко близко и едва ли не на грани, переступив которую, я рискую потеряться. В глубине небесной лазури ее глаз. В смятенных, трепетных и пылких чувствах. В ее мыслях и острых эмоциях — настоящих, которые она чаще всего прячет за мнимой учтивостью. Рискую потеряться в ней полностью и бесповоротно.

Проклятье.

Я влип. Крупно.

Быть может, уже давно, задолго до того, как попросил ее руки. Но на осознание потребовалось немало времени.

— Подайте халат, милорд, — шепнула в губы, принуждая сердце забиться с яростной силой.

Плевать на смысл слов. Я мог бы обезуметь всего лишь от ощущения теплого дыхания на лице и аромата, дико обжигающего легкие…

— Что? — хриплый вопрос вырвался из горла, и я уловил, как она вздрогнула и судорожно втянула в себя воздух.

О боги.

По какому же тонкому льду мы ходим. Вместе. И оба это понимаем. Но делаем все возможное, чтобы не провалиться.