— Что-то не так?

— Ваш чай, синьор, — говорит она надтреснутым голосом, — он остынет.

— Я тебе говорил принести через час. Ничего, я выпью холодным.

— Я тогда принесу свежий, — она забирает поднос, и я киваю.

— Хорошо. Подожди за дверью. Нужно будет потом убрать в душе. Пойдем, — увожу в душ Адель не дожидаясь, пока за Робертой закроется дверь.

5. Глава 3

Милана

Из спальни Феликса буквально выпадаю, чуть не роняя поднос. Руки дрожат, ноги отказываются держать.

Я не думала, что будет так, не представляла...

Ставлю поднос на низкий столик в холле перед спальней Феликса и приваливаюсь спиной к стенке.

«А что ты думала, что он все это время хранит тебе верность? Даже не тебе, а Лане?» — плещется изнутри ядом, а в ушах почему-то отдается голосом бывшего хозяина этого дома.

Нет, конечно я так не думаю. Но ведь он любит Арину!

До сих пор любит, и не старается скрыть. Это видно в его взглядах, действиях. Несмотря на то, что она уже жена другого.

Как он тогда так может?

Разве когда сердце кого-то любит, тело может реагировать на другого? Для меня ответ однозначный, но у мужчин выходит иначе.

А я надеялась...

Не знаю, на что я надеялась.

Глубоко дышу, стараюсь выровнять дыхание.

Мне надо прийти в себя. Это никуда не годится, если меня с самого начала так размазало.

Но как ни уговариваю, ничего не могу с собой поделать.

Ни-че-го.

Перед глазами все еще стоит смуглая грудная клетка с короткими жесткими волосками. Я едва сдержалась, чтобы не накрыть их ладонью. Так явственно ощутила, как они колются.

Я думала, что уже привыкла видеть Феликса. Что уже свыклась с чувством, что он чужой. Даже мысленно начала так его называть, чтобы приучить.

Дон. Синьор.

Синьор Ди Стефано.

Но когда он встал совсем близко, расстегнул рубашку, и я услышала его запах — тот, который ни с кем не спутать, — я чуть сознания не лишилась.

Пусть он какой угодно одеколон использует, для меня он всегда будет пахнуть одинаково.

Солью. Океаном. Жарким палящим солнцем. Смесью трав для кальяна.

Прошло больше трех лет, а я помню, какая его кожа наощупь.

Когда щекой трешься о грудь. Или о плечо. Они у него такие же — литые, мускулистые.

Я не думала, что будет так тяжело. Правда, не думала...

Через закрытую дверь из спальни доносятся протяжные стоны, и я поспешно отлипаю от стены. Перехожу на противоположную сторону холла. Закрываю уши, но все равно слышу.

Громкие, женские стоны. И хлопки тел.

Они начинали с минета, я слышала, когда закрывала дверь. Значит Феликс решил продолжить. А что если это на всю ночь?

Почему тут такая слышимость? Я как будто там с ними нахожусь и все вижу...

Или это она так громко орет?

Или я просто дверь не до конца закрыла...

Если бы можно было уйти на кухню. Но нельзя, Луиджи сразу примется выедать мозг, почему Феликс меня выгнал и позвал эскортницу.

Как будто в этом есть моя прямая вина.

Феликс стонет глухо, сквозь зубы, и я вдавливаю руки в уши сильнее. Но все равно слышу. Словно его голос звучит внутри.

Хочется бросить все, схватить сына, прямо сейчас вызвать такси и уехать. И больше никогда не видеть ни дона, ни его дом, ни голоса его не слышать.

И не слышать, как он громко кончает на шлюхе. Или под шлюхой. Все равно. В любом случае в ней.

Меня трясет. В висках пульсирует кровь, во рту сухо.

Облизываю пересохшие губы.

Я не имею права, я должна успокоиться. Я даже сейчас не могу уйти. Я должна принести ему этот гребаный чай и напоить его. У меня слишком мало времени, больше тянуть некуда.

Я ни за что не пришла бы в этот особняк и не стала бы переживать эту пытку. Ни за какие деньги...