Они давят слишком сильно, впиваются через легкое платье.

— А я не Замут, — глухим хрипом раздается незнакомый голос.

С ужасом оборачиваюсь и вижу того самого рыжего наемника с псиной мордой. Он расплылся в хищном оскале так, что его кожа, усеянная веснушками, собралась у рта и глаз глубокими морщинами.

— Отпустите.

— Да не шугайся ты, стряпуха, — сбавляет тон и лихорадочно начинает задирать подол, скользя по моей коже влажными пальцами. Он дышит часто, нетерпеливо. Я чувствую ярую дрожь, что раскатами проносится по его телу. — Пару палок кину…

— Ой, нет! Что вы делаете?!

— Не брыкайся, как целка…

Я выпрямляюсь, пытаюсь оттолкнуть его, но наемник как тисками удерживает меня в кольце своих рук. Кричу, не щадя голоса, а ублюдок спешит заткнуть мой рот ладонью. Царапаюсь, соплю. Плачу от страха, роняя горючие слезы на его руку.

Наемники считают меня дешевкой, что убирала грязь за их лютым врагом. За человека не считают. Этих диких варваров лучше держать на цепи, иначе загрызут и не подавятся. У моего брата такие же все, кроме Хорула. Я знаю, на что они способны, стоит чуть ослабить поводок.

От шока у меня подскакивает давление, не хватает воздуха от сжатия тела чужими руками. Я чуть не умираю, но, к счастью, моя мольба была услышана — в кухне появляется Замут.

— Рябчик, отпусти девку!

Черный разъяренный Замут берет наемника за шиворот пиджака и оттаскивает в сторону, опрокидывает на пол и быстро переводит бешеный взгляд на меня. Смотрю в ответ на Чудовище, и он прекрасно считывает мой искренний страх и снова опускает рассерженный взгляд на наемника, что, отряхиваясь, поднимается, растирая лоб:

— Замут, а чё такого?

— Ее трогать нельзя. — Чудовище разворачивает и толкает наемника в спину. — Проваливай.

Озабоченный Рябчик, спотыкаясь, вываливается вон, а я остаюсь в кухне самого Громова и подпираю собой тумбу. В кастрюле на плите вода бурлит, стуча крышкой, выплескивается на поверхность.

— Продолжай варить, — намекая лишь тоном, чтобы молчала о случившемся, говорит Замут, и хмуро шагает вслед за наемником.

Мне срочно нужен телефон, мне нужно связаться с братом. С каждой минутой в этом логове становится все опаснее. А голова вообще не соображает от стресса.

Пошатываясь, я беру нож. Прямо на тумбе рублю чертову картошку с морковкой, забываю почистить их от кожуры. Скидываю овощи в кипящую воду, разбиваю туда четыре яйца, помешиваю. Пальцами рву укроп, чтобы завуалировать яйца, и добавляю томатную пасту.

Нахожу серебристый поднос, тарелки и приборы, разливаю блюдо по тарелкам и молюсь. Еле справляясь с дрожью, беру поднос и словно на расстрел плетусь из кухни в гостиную. Я иду по гладкому полу, но кажется, как по битому стеклу.

Останавливаюсь рядом с Замутом и Громовым, ставлю на столик поднос.

— Приятного аппетита, — желаю им.

— Это что? — Громов смотрит на мой суп, как на помои, и в какой-то степени я с ним согласна.

Пячусь, крепко стискиваю зубы, скрещиваю два пальчика за спиной.

— Суп «Якутский закат».

— Почему красный?

— Ну так… закат же…

Замут первым берет ложку и, скептически наблюдая за яйцами в жиже, решается попробовать. Отправляет ложку в рот и замирает. И я замираю, утопая в его пристальном взгляде. Чудовище с трудом проглатывает и тяжко вздыхает.

— Вкусно. Сдохнуть можно от удовольствия. Спасибо, — с каменным лицом говорит и добавляет, видя, что Громов тянется за столовым прибором: — Она в похлебку куркумы насыпала.

— Терпеть не могу куркуму, — рычит главарь и сдвигает тарелку. — Убирай.

Киваю и кидаюсь к столику. Несусь обратно в кухню, выливаю в раковину суп не только из тарелок, но и из кастрюльки, заметая следы своего фиаско. А в голове сплошные вопросы.