она будет там.

— Мне ждать тебя после? — её голос звучит осторожно. Слишком осторожно, как для женщины, которая только что стонала моё имя.

— Не думаю, — отвечаю резко, застёгивая пуговицу на штанах. Чёрт, стоило бы заехать домой и принять душ. Смыть с себя всё это.

— Хорошего вечера, — Кейси приподнимается на носочках и оставляет лёгкий поцелуй под моей нижней губой.

Я замираю. Никаких поцелуев. Это правило с самого начала.

Поцелуи — это другое. Они несут в себе нечто, что я не готов давать. Секс — это просто обмен. Поцелуй — это претензия. На большее. На доступ. На двери, которые я давно заварил изнутри.

Кейси это знает. Но всё равно нарушила границу.

Я молчу. Не останавливаю её, не злюсь — просто холодею. Это даже хуже, чем крик. Она делает шаг назад, её улыбка тает. И правильно. Она великолепна в постели. Послушна. Тиха. У неё, чёрт возьми, одна из лучших задниц, которые я когда-либо трахал. И всё равно — этого недостаточно.

Когда я приезжаю к Гарперам, стрелки часов уже перевалили за десять. На столах подают десерты, бокалы наполовину пусты, гости расслаблены. И никто не упрекает. В конце концов, я — их идеальный будущий зять. Безупречная репутация, безупречное досье, безупречная улыбка. Ключ к новым дверям в их бизнес-империи.

— Как замечательно, что ты нашёл время приехать, милый, — Моника встречает меня в зале с той самой улыбкой, которая больше подошла бы человеку, только что получившему повышение, а не ждавшему меня два часа.

— Для вас всегда, миссис Гарпер, — я слегка наклоняюсь к ней, как того требует этикет, но взгляд мой не задерживается.

Я ищу её. Но Эвелин нигде нет. Нет на террасе. Нет среди гостей. Нет рядом с Ариэль, которая всегда где-то поблизости. Нигде.

Спряталась у себя в комнате? Вполне в её стиле.

Эвелин не любит чужих спектаклей. Ей нужна сцена, где она — единственная актриса, единственный конфликт, единственный взрыв. Её шоу — её правила.

Я беру бокал шампанского, но не пью. Опи­раюсь спиной о стену, позволяю толпе обволакивать меня, но не касаться. И жду. Она должна выйти. Обязана.

Потому что я хочу увидеть её взгляд, когда она увидит меня. Хочу почувствовать этот первый миг — между злостью, болью и… Тем, в чём она боится признаться даже себе.

И тогда — я заберу её.

Когда моё терпение уже трещит по швам, она наконец появляется. Спускается медленно, словно кадр из старого фильма, где нет звука — только взгляд.

Изумрудное платье. Длинное. Полностью закрытое. Ни намёка на декольте, ни разреза. Даже запястья прикрыты.

Что это, чёрт побери, за монахиня в тени хрустальных люстр?

Или… она нарочно. Конечно, нарочно. Не надела то, что прислал я. Розово-персиковое, созданное под её кожу. Под её тело. Под мой образ её.

Но она сделала свой выбор. И, как всегда, неправильный. У Эвелин одна глобальная проблема — она не умеет выбирать сражения. И именно поэтому она постоянно проигрывает. Даже если выглядит так, будто уходит с высоко поднятой головой.

Я наблюдаю за ней. Не двигаюсь, не дышу, просто смотрю. И она… замечает меня. Не сразу. Но замечает. Взгляд останавливается. Мгновение зависает.

И что-то не так.

Обычно в её глазах — пламя. Провокация. Даже когда она измотана, разрушена — она всё равно бьёт из последних эмоций. Но не сейчас. Сейчас — это тишина. Будто она сдалась.

И эта тишина бесит больше любого крика.

Моника наклоняется к ней и что-то шепчет. Её взгляд, почти незаметно, скользит в мою сторону. Классика. Без ошибок. Мать, подталкивающая дочь к идеальному зятю. Дочь, которая никогда не была ей нужна — до того момента, пока не стала