Она поднимает голову. Глаза красные, ресницы мокрые, как после дождя. Но в её взгляде — удивление. И что-то ещё.

Доверие? Нет. С какой стати? Она же ребёнок. Ей ещё рано понимать, что такое доверие. Тем более — давать его мне.

— Держи, — бормочу, протягивая ей обе заколки.

Она берёт их осторожно, как хрупкое стекло. Сжимает в ладонях, будто боится, что они снова убегут. Её пальцы всё ещё немного дрожат.

— Ты не мог бы… помочь? — её голос тихий, едва слышный, почти виноватый.

Я смотрю на неё снизу вверх. В её руках — две звезды. Смешные пластиковые безделушки, ставшие сегодня центром её вселенной. Но я уже знал — даже мелочи имеют цену.

— Я уже помог тебе, — бурчу. — Я тебе не слуга.

— Но я не смогу сама их заколоть…

Я скриплю зубами.

— Чёрт.

— Это плохое слово, — говорит она серьёзно, словно забыла, что только что рыдала. — Его нельзя говорить.

Я смотрю на неё. И на мгновение мне хочется ударить кулаком в стену. Не потому что она раздражает. А потому что этот ребёнок… эта маленькая Гарпер… она заставляет меня делать то, чего я обычно не делаю. Заботиться.

— Ладно, — говорю. — Я помогу. Но при одном условии.

Она наклоняет голову настороженно, как котёнок, услышавший хруст ветки в темноте.

— Какое условие?

— Одну звезду я оставляю себе, — говорю, глядя прямо в глаза. — Потому что за всё в этой жизни нужно платить.

Она молчит. Растерянно смотрит на свою ладонь. Две заколки. Свои. Детские. Невинные. Но не бесценные.

Эвелин медленно протягивает мне одну — ту, на которой трещинка у края. И почему-то это задевает меня сильнее, чем должно бы.

— Ладно, — шепчет она. — Только не потеряй.

— Я не теряю вещи, которые имеют ценность, — коротко отвечаю. Прячу заколку в карман худи. — Повернись, — бормочу. Голос всё ещё грубый. Но руки уже тянутся.

Она поворачивается. Волосы спадают на спину — светлые, мягкие, чуть спутанные. Я отбрасываю пряди, стараясь не касаться её больше, чем нужно. Но пальцы всё равно ложатся на кожу.

Заколки небольшие, лёгкие. Пытаюсь закрепить первую — не держится. Волосы скользят.

— Ты вообще умеешь? — спрашивает она, не оборачиваясь, но я слышу улыбку.

— Заколки со звёздочками — не мой профиль, — огрызаюсь. Но уже лучше. Она не плачет. Не дрожит.

— Получилось? — через минуту переспрашивает.

— Получилось.

Я поднимаюсь, засовываю руки в карманы. Чувствую, как там — её звезда. Теперь уже моя. Дешёвый пластик. Символ. Страница, которая открылась.

— Тебе лучше вернуться, — говорю. — Иначе подумают, что сбежала.

— А ты?

— Я не убегаю, — отвечаю, отворачиваясь. — Я просто не возвращаюсь.

Ашер. 25 лет

Я верчу в руках ту самую звезду, которую забрал у неё почти двенадцать лет назад. Маленький осколок прошлого — пластиковая заколка с поцарапанным блеском, который давно стёрся. Вещь, с которой всё началось.

Она ничего не стоит. Но её вес — тонны.

Острые края впиваются в пальцы, как наказание. Как напоминание. Потому что всё, что связано с Эвелин, — это всегда боль. Но это тот тип боли, от которого я бы никогда не отказался.

Макс увёз её на прошлой неделе. После того уикенда в коттедже. После всего. Я мог сделать это сам. Я должен был. Но я сорвался. Действительно сорвался.

Снова. Как всегда, когда она рядом. Весь мой контроль, годами собранный по крупицам, выстроенный как крепость — испаряется, стоит ей просто подышать рядом.

Она — мой предел. И мой крах.

Потому что то, как она выглядела в ту ночь, стоя передо мной на грани — со злостью в глазах и покорностью в теле — до сих пор сидит во мне, как яд. И я не смог удержаться. Я заставил ее подчиниться. По-своему. Без слов, без выбора. И что хуже всего?