Вилен вышел, а я ждал спокойно, разглядывая бумаги на столах, картонные папки, спрессованные на стеллажах, какой-то чугунный корпус, пылившийся в углу. В соседней комнате снова взвыл пульсатор, выкарабкиваясь на режим. Вот тебе и завод, вот тебе и служба, подумал я. Не слишком меня сюда тянуло, да вот, однако же, пришлось и наведаться…

Мне все-таки нашли и стол, и место под него, но не в укромном закутке Вилена, а как раз в том самом зале, где день-деньской надрывался, пыхтя и пыхая, наш любимый пульсатор. Я обрадовался, что есть, что большой, деревянный и двух-тумбовый. Втроем, с карщиком и бригадиром слесарной группы, мы в три приема – две тумбы и столешница – перетащили родимого через корпуса цилиндров, выступающие из-под пола зелеными полусферами, и собрали его за двустворчатым шкафом параллельно зарешеченному окну. Водила сразу уехал за образцами, а командир Саша, прозванный любовно «дядюкалой», ненадолго отлучился и притащил здоровенный квадрат, выпиленный из десятимиллиметрового оргстекла. Пристроил аккурат по центру моего рабочего места и подсунул снизу рабочий табель-календарь на остаток текущего года: «Все… Давай руководи, выдумывай».

Я пристроился на своем первом рабочем месте, разложил по порядку папку с подколотыми инструкциями внутреннего безопасного распорядка, папку с руководящими техническими материалами, две папки с тесемочками, по которым были разложены бумажки, касающиеся работы того чудища, что бухало у меня за спиной. Там еще – имею в виду с той стороны шкафа – переговаривались два разнополых голоса, но я не вслушивался, а, напротив, сосредотачивался на диковинном ощущении. Это я, Господи, сижу перед тобой усталый, заклеванный, но довольный – я, Боря Гомельский, инженер группы механических испытаний центральной лаборатории производственного объединения имени…

Как раз в этот определяющий момент агрегат за моей спиной взвыл и затрясся.

Не знаю уж сколько децибелов выдавал, выйдя на режим, пульсатор, но помню, что даже вне здания его визг отчетливо слышался из-за стен, летел над заводом и только по ту сторону первого проезда терялся совершенно, увязая в смеси вовсе ни с чем не сообразных звуков, что выпирала из чугунной литейки. Можете судить, каково же приходилось мне, обосновавшемуся прямо внутри этого устройства.

Два дня я просидел бездарно, пялясь в окно и зажимая голову руками, а где-то на третий день из-за шкафа выглянула Мира Михайловна, наш завхоз, и протянула мне пару громоздких наушников с широченными пухлыми чашками. Я тут же нахлобучил их и несколько успокоился. Думать я еще не пробовал, но за чтение уже пора бы и приниматься. Оставалась еще вибрация, но с ней я почти смирился.

Инженер механических испытаний – так официально именовалась моя должность. И я уже был не просто самостоятельная единица, а руководитель группы. Пусть небольшой по составу, но достаточно важной. Вы же понимаете – или хотя бы попробуйте догадаться, – что конструкторов и технологов в первую очередь интересуют именно прочность и надежность металла и всего сложного сооружения.

Теперь я понимаю, что эта служба была словно нарочно придумана для меня тогдашнего. Точно обозначенные две реперные точки в потоке времени – когда необходимо прибыть и когда уже возможно отлучиться. Несложные обязанности, совершенно не предполагающие долгосрочных обязательств. Сердце билось ровно, дышалось свободно, зато ноги за смену я стирал аж по самые ягодицы, перебирая подошвами километры шершавого асфальта от отделов главных специалистов завода до литейных цехов и сборочных участков.