Прикрыв глаза, я принялась восстанавливать в памяти интерьер дворца невест. Мы входим сквозь центральные двери и попадаем в огромный пустой зал. Напротив дверей широкая мраморная лестница с просторной площадкой, от которой вправо и влево идут две другие лестницы. Направо – комнаты невест, налево – музыкальная гостиная, библиотека и что-то еще. Портьеры висят либо розовые, либо белые. Весь дворец выполнен именно в этой гамме. Что же притащил Гами…

Там, на возвышении, между двух лестниц висит ростовой портрет экс-Правителя и огромное полотнище государственного флага. А под портретом стоит стеклянная витрина, внутри которой покоится брачный венец. Этакий сыр в мышеловке, ведь победительница отбора будет одарена именно им.

– Ладно, – Эйра хлопнула в ладоши, – хочу спать. Увидимся через пару часов.

Она легко поднялась и выпорхнула из комнаты. Я же, мрачно глядя на краешек богато украшенного флага, не знала, как сказать друзьям, что мы в глубокой… Что мы влипли.

– Мне пришел в голову эскиз бального платья. – Я протянула руку. – Тина, дай, пожалуйста, твой блокнот.

– Тебе пришел в голову эскиз? – оторопел Марон.

Но едва лишь я коротко и емко описала нашу ситуацию в двух карандашных предложениях, он кашлянул и слабым голосом произнес:

– Будем шить.

У Тины дергался глаз. Если за кухню мы можем просто выплатить штраф – причем штраф придет в баронство и у леди Фоули-Штоттен не будет возможности не оплатить его, то за порчу государственного флага нам полагаются работы на благо общества. А за злостную порчу – тюремное заключение. И вот вопрос, оторвать флаг от стены, сгрузить на него спящих щенков чужого мира и протащить их на нем через полдворца – это злостная порча или так, облегченная?!

– Надо ложиться спать. – Я показала Гамильтону запись, и он виновато вздохнул.

Уйдя в свою спальню, я оставила дверь открытой. Так что мой беспокойный сон был прерван слабым призрачным светом. А после в спальню вошел Гамильтон.

– Эштон благодарит тебя за подарок – твой плед они повесят в своей игровой комнате. Им очень приятно, что ты вышила их для него.

Спросонья я не сразу сообразила, о чем он говорит и какой плед я кому вышила. После, поняв, что следы преступления переправлены в мир-сателлит, я медленно выдохнула и спросила:

– А ты не надорвался?

– Немного, – честно признался Гамильтон, – ты вложила в него очень много сигнальной магии.

– Я просто хотела, чтобы никто не смог его украсть, – на ходу соврала я.

– А я чуть не помер, пока переправил подарок. В любом случае сейчас по мне блохи не бегают, – это он добавил особенным тоном. После чего зевнул и вяло проговорил: – Я спать. А ты вставай, через полчаса рассвет.

Вставала я так, будто мне не почти двадцать, а не менее ста восьмидесяти и магия уже покинула дряхлое тело: поясница ныла, шею заклинило, на ноги не наступить, да еще и плечом о косяк ударилась.

– Надеюсь, это худшее, что со мной случится за этот день, – проворчала я.

И вытащила несколько сорочек из тех, что надеваются под платье. Под требования подошли только две – и именно они были измяты!

– О, ты уже встала? – Моя сонная подруга заглянула из гостиной в спальню. – Выбираешь? Марон со вчера тебе рубашку оставил. На всякий случай. А то эти все мятые, а у него воротничок стоит и кружева есть.

– И пуговицы, – напомнила я, – а ничего нельзя. Я могу погладить вещи. Могу.

Тина нахмурилась, я взмахнула руками и…

– Мать моя собака, – прошипела я и крикнула: – Тина! Воду!

Сорочка задорно горела, мы метались вокруг нее, а на кровати мерно храпел Гамильтон. Достойное начало дня, как по мне.