Но мой компаньон вернулся с огромным полотнищем плотной ткани:

– Сложим их сюда и завяжем в узелок. Так и дотащим. Волоком.

– Если нас и после этого не сожгут, – Тина осторожно перекладывала спящих щенков на полотно, – то я не знаю, наверное, нам можно будет все.

– Знаете, а я с вами останусь. – Оборотница где-то нашла черствый хлеб и теперь задорно им хрустела. – С вами хоть и страшно, зато весело.

– Страшно весело, – вздохнула я, – будет проволакивать щенков в ванную комнату.

– Их не будет тошнить, – уверенно произнесла оборотница, – колдовские звери превращают пищу в чистую энергию.

– То-то розы под нашими окнами так разрослись, – хихикнула Тина.

– На данный момент я – часть этого мира, – оскорбился Гамильтон, – и да, я слежу за тем, чтобы кусты были хорошо удобрены. Местные садовники недооценивают мощь и силу псовьего…

– Давайте не будем про помёт, – взмолилась Тина. – Щенкам холодно на мраморе!

Гамильтон хотел было вызвериться, но подруга бесстрашно его перебила:

– Да, теперь я своими глазами убедилась, что твои юные племянники способны разнести дворец. Но то, что они могут лежать на холодном мраморе, не значит, что они должны это делать. Какими бы сильными и тренированными они ни были, они остаются детьми, о которых мы, взрослые, должны заботиться!

На это никто не возразил, и мы потащили щенков к нашим покоям.

Но Гамильтон, оскорбленный в лучших чувствах, все же проворчал украдкой:

– Помёт – у птиц.

Я же шла и думала только о том, стоит ли огорчать друзей тем фактом, что драконья жрица наблюдает и за коридором? С другой стороны, она отслеживала свой собственный коридор. И к счастью, пока что никто не научился записывать изображение.

Однако я не удивлюсь, если доставшаяся мне божья сестра жадно следит за каждым моим шагом, забыв о сне и пище. Но, опять же, вряд ли им доверили следить за всем дворцом. По нему, так-то, и Правитель ходит!

– Можно запустить дым в комнату, – предложила Эйра. – Черный-черный и густой. Вы же малышей обратно отправлять будете?

– Им вначале нужно переварить съеденное, – проворчал Гамильтон, – маленькие еще, чтобы в себе проносить частички иного мира. Утром будем переправлять.

По моим ощущениям, утро должно было наступить уже через пару часов. А у меня даже рубашка не приготовлена!

– Можешь мою взять, – щедро предложил Марон, – у меня все отглажены и накрахмалены!

– Мне кажется, прийти на Испытание Невинности в чужой рубашке мужского кроя будет немного неуважительно, – задумчиво произнесла Эйра. – Но, быть может, мне это только кажется. В столице так много странных запретов. Представляете, нельзя прыгать по крышам. От стражи убегать тоже нельзя. Но я думала, что мы играем.

– Штраф? – с сочувствием спросила я.

– Штраф, – вздохнула Эйра и оживилась: – Я запускаю черноту, вы проносите малышей. Я убираю черноту, и мы сидим, пьем чай в окружении щенков. Это будет готовое алиби – типа полвечера болтали, малыши были при нас. Все равно все знают и про твоего компаньона, и про его родичей.

Так и сделали. Правда, чай пришлось готовить тоже в темноте, иначе не получилось бы притвориться, будто мы уже давно так сидим.

– А у вас старательная сестра, – Эйра повела плечом, – чувствую чужой взгляд. Как мурашки по шкуре.

– О, так вот что это, – оживился Гамильтон, – а я на блох грешил.

Он возлежал возле сладко сопящей щенячьей кучки, из-под которой выглядывал краешек портьеры, которую сорвал Гамильтон. Или не портьеры? Я, признаться, не рассматривала, что именно он притащил, но… Откуда на портьере столь богатое золотое шитье?!