— Привет, — еле вымучил улыбку, чтобы не показаться грубым. — Как ребёнок Осиповой?

В общей палате его не было, потому что он ещё лежал в интенсивной терапии.

— Идёт на поправку, благодаря тебе, — вернула мне улыбку коллега. Только у нее это выглядело более искренне, чем у меня. — Как раз иду к нему. Пойдёшь со мной?

— Конечно, — кивнул я. — Мать не передумала? — все же решил уточнить, пока мы шли в отделение детской реанимации.

Педиатр только вздохнула и покачала головой.

— Насколько я знаю, она уже выписалась.

— Ещё только сутки прошли с момента родов, — нахмурился я.

Врач пожала плечами.

— Можешь уточнить в родильном, но вроде под расписку ушла.

Не знаю, чего я ждал. Неужели думал, что материнские чувства победят жизненные обстоятельства? Возможно. Не должны дети оставаться одни при живых родителях… Но инстинкты не победили. Трудно это осознать.

Мой маленький пациент лежал в специальном боксе, который поддерживал все его жизненные функции. Аппараты показывали, что все в порядке.

— Он борец, — ласково улыбнулась, глядя на младенца, моя коллега. — Очень быстро идёт на поправку.

Я только задумчиво кивнул. Не мог отвести взгляд от этого крохотного человечка, сердце которого я в буквальном смысле вчера держал в руках. Он безмятежно спал, и его пальчики на правой ручке то и дело подрагивали, как будто ему что-то снилось. Я нечасто оперировал таких крох, хотя в моей практике они встречались, но никогда ещё я не ощущал ничего подобного ни к одному из пациентов. Возможно, все дело было в моей трагедии. А, быть может, я ощущал некоторое родство с этим черноволосым малышом. Мы оба потеряли кое-что очень дорогое — семью.

Я смотрел на него, и сердце наполнялось горечью и теплом одновременно. А мысли плавно перетекли от младенца к молодой женщине, которая вчера тоже пережила страшную потерю. Придёт время, и Майя Белова поймёт, что она получила ещё один драгоценный шанс на жизнь. Когда-нибудь это произойдёт, но, очевидно, не сейчас. Она пока слишком зла и поглощена горем. Самое ироничное, что я её прекрасно понимал. Наверное, как никто в этой больнице. Но Майя возвела меня в ранг своего врага номер один и не собиралась отпускать ситуацию. Что сделал бы лично я на её месте? Уж точно не винил бы врача в том, что он ненадлежащим образом исполняет свою работу.

Мне часто приходилось общаться с разными пациентами. Не все из них были адекватны, не у всех стабильная психика, особенно в такой тяжёлый период, когда им плохо физически. И за годы работы я научился абстрагироваться от претензий пациентов, если такие и случались. Но сейчас почему-то не мог. Просто не мог перестать об этом думать! Меня душила какая-то неконтролируемая детская обида по отношению к этой пациентке. Я ведь действительно выложился на все сто, чтобы она осталась жива. Почему-то мне было важно, чтобы она знала это, чтобы понимала, что я не какой-то там сухарь, который механически исполняет обязанности и крепко спит по ночам, даже когда его пациенты не выживают. Нет! Я не такой и никогда таким не был! Очень остро переживал каждую неудачу, хотя за время медицинской практики случалось всякое. Иногда все в руках высших сил, как ни старайся — хирург не всемогущий. И все же я вырвал Белову из лап смерти. А вместо благодарности получил пинок.

Майя

Я правильно сделала, что попросила поменять мне лечащего врача. На этого даже смотреть не могла. Он один из тех, с синдромом бога, которые думают, что лучше знают, как поступить. Лучше знают, кому жить, а кому умереть. Я читала, что с двадцати двух недель беременности дети уже выживают вне материнской утробы. А я почти была на этом сроке! И я хотела, чтобы спасли моего ребёнка! Не меня! Если бы врачи сразу стали спасать его, он сейчас, возможно, был бы жив! Мой малыш…