— С каких это пор ты в мозгоправы заделался?! — снова накинулся на Илью я.

— Послушай, Лех… — он неуклюже повозился на полу и, держась за диван, поднялся на ноги. — Не нужно быть гением в психиатрии, чтобы понять, что вчера ты пытался вернуть с того света не Белову, а Леру.

— Да что ж ты лезешь ко мне, а?! — я снова замахнулся, но на этот раз Гуляев был к этому готов и увернулся, а потом схватил меня за оба предплечья, крепко удерживая. — Отпусти!

Я сжимал кулаки, но друг не отпускал, впившись в меня, словно клещ.

— Отстань, Гуляев, я серьёзно! — в голосе появились истерические нотки, но я ничего не мог с этим поделать.

— Нет, Лёша, не отстану, иначе хреновый из меня друг, — спокойно выдержав мой полный негодования и даже ненависти взгляд, сказал Илья.

Ощутил, как из глубины груди рвутся рыдания. И я ничего не мог с ними поделать. Я ни разу не заплакал, когда узнал о смерти Леры. Не проронил ни слезинки, когда забирал её тело, когда готовился к похоронам, когда гроб опускали в могилу. Не плакал и после. Я себя словно запечатал. Глубоко-глубоко закопал себя. Свою боль, свои стенания. Глубже могилы моей жены. Гораздо глубже. А теперь я смотрел в сосредоточенное и обеспокоенное лицо товарища, смотрел в его зелёные глаза, полные сочувствия, и что-то прорвало. Словно во время наводнения река смыла плотину. Рыдания накатили внезапно. Испытывая горькое чувство стыда от своей несдержанности, я упал в объятия Ильи. Он наконец отпустил мои руки и крепко прижал к себе, пока моё тело все сотрясалось от неконтролируемых всхлипов. Какое там! Я еле сдерживался, чтобы не завыть в голос!

Мы просто стояли, не знаю, как долго, минут пятнадцать или около того, пока меня не начало отпускать. Илья наконец ослабил хватку. Я высвободился и, не глядя на него, подошёл к окну, вытирая слезы.

— Меня отправили в отпуск, — прохрипел я, а потом откашлялся.

— Хорошо, — только и сказал друг, а потом, помолчав, добавил: — После смены заеду к тебе.

— Зачем? — без особого энтузиазма откликнулся я. Мы редко виделись за пределами больницы. Оба сильно уставали.

— Есть пара лишних бутылок, которые пациенты презентовали. Не все тебе одному пьянствовать.

— Ну, — хмыкнул я. — Валяй.

На душе стало легче. Действительно легче. Как будто даже дышалось по-другому. Лера погибла в прошлом году: ехала в такси на плановый осмотр. Она, как и я, была врачом, только педиатром, мы познакомились в этой больнице. Бурный роман перерос в довольно скорую свадьбу, а почти сразу после неё мы узнали, что станем родителями. Лера не хотела медлить с этим, потому что была на год старше меня, и уже давно задумывалась о детях. Не хватало только подходящего мужчины. И вот он — я. Мы ждали девочку. Придумывали ей имя. Сколько раз мы спорили по этому поводу! Один раз мне даже пришлось всерьёз извиняться, потому что Лера обиделась на мои варианты, которые показались ей некрасивыми. Но мы оба знали, что это все гормональная перестройка из-за беременности, а потому не обращали внимания на такие мелкие склоки. Факт был в том, что мы любили друг друга до безумия и страстно желали поскорее встретиться с дочкой.

Но мечтам не суждено было сбыться. Жизнь моей жены прервал дальнобойщик, уснувший за рулём и выехавший на встречную полосу. Фельдшерам скорой, приехавшей на вызов, оставалось только констатировать смерть водителя такси и моей жены. Не спасли и малышку, хотя до родов оставалось всего несколько недель.

Я в один миг лишился всего. Потерял смысл жизни. Но, вместо того чтобы горевать, с головой ушёл в работу. Заткнул ею все дыры, которые оставили в сердце и душе смерти жены и дочки. И я считал, что справляюсь. Если не думать об этом, если отвлекаться — на что угодно — кажется, что жизнь — это просто какая-то серая дымка, окутавшая тебя. Но с этим можно существовать. Я принял эту серость, впустил в себя равнодушие. До вчерашнего вечера, когда в отделение поступила эта девушка — Майя Белова.