Девушка открыла дверь, и все трое – молча! – вошли в приглушенную ночным светом комнату.
– Тебя в Экталь вызывают.
Марлен прислонилась к стене – ноги не держат. Слова Миры вогнали в дрожь. И страшно, и непонятно, и непривычно. И в то же время одна мысль не дает покоя: значит, принял это решение после её танца На-Колоколах. Значит, видел, смотрел, и захотел увидеть.
А Джин устало выдохнула: означает ли это, что он отменил приказ о её казни?
– Ты не понимаешь, что тебя ждет, Марлен, – Мира будто прочитала её мысли. – Тебя не Рагарра к себе зовет, а в Экталь вызывают.
– Но… разве это не его дом? Экталь – ведь он там живет? Нет?
– Дом – его, но вполне возможно, что судью ты не увидишь.
– Но… но зачем мне тогда туда ехать?
Старшие гонщицы переглянулись. Джин выдохнула:
– Они нас так… проверяют. Они... – вход-выдох, – развращают нас там.
Джин было сложно говорить. Она испытывала к Догану чувства, которым не могла найти описание.
У нее болела душа: и за лисицу, и за себя. И даже за Догана, отвыкшего прислушиваться к другим. Впервые на её памяти, приказы Догана очень сильно напоминали самодурство, то самое, за которое ящерры так любили попрекать земных правителей прошлого.
Лисичка упала на диван. Она все еще была одета в праздничный костюм. В полумраке блики на ткани казались еще ярче. «Как так, думала она, еще несколько часов назад я ощущала себя самой сильной гонщицей Мыслите, а теперь...».
– Что меня там ждет?
Вопрос Марлен ножом полоснул по густой холодной тишине, царившей в комнате.
– Он приглашает гостей, ящерров. Обычный вечер, но потом появляются гонщицы. И нет никаких запретов.
– Постой, Джин, я не понимаю. Получить гонщицу – это так сложно. То, что ты говоришь, противоречит всем правилам. Почему я никогда ни о чем подобном не слышала?
– Сложно? – надломленный голос Миры сочился ядом. – Смешная ты, Марлен. Да какое там сложно! Легко, если в правильные руки, – и засмеялась.
Марлен пугал этот смех. Она почему-то вспомнила их разговор в лесу и ту красную ставку, что была сделана на красивую Миру. Интересно, та встреча с ящерром уже состоялась, или еще нет? И что об этом думает тот мужчина, в которого Мира влюблена.
Джин старалась держать себя в руках и ответила сдержанно:
– Сложно только тем, кто не находится на верхушке власти.
– И вся эта верхушка, – Мира недобро усмехнулась, – приходит в Экталь. И ты не могла слышать о подобном, потому что говорить об Эктале строго-настрого запрещено.
Мира и Джин переглянулись. Они еще помнили, что случилось с последней девушкой, не сумевшей удержать язык за зубами.
Лисичка всхлипнула.
– Да говорите уже, что меня там ждет?!
– Насилие, – прямо ответила Джин, глядя Марлен в глаза. – Любой пожелавший тебя ящерр имеет право… на все.
Марлен замерла. Приложила ладони к лицу, потерла глаза, отчего весь макияж смазался. Марлен была красавицей, но в тот момент любой увидевший её согласился бы, что у девушки весьма отталкивающая внешность.
– У вас… с вами тоже так было?
Она отчего-то смотрела на Миру, от нее хотела ответ получить.
Но Мира молчала. Зато Джин – нет.
– Как правило, впервые на девушку делают ставку, продают её первый секс подороже, но одному ящерру. А потом уже – да, вызывают и в Экталь. Не всех, и нечасто. Меня не вызывают.
– Нечасто… Зато меня – часто! – Мира как-то недобро посмотрела на Джин.
Марлен внезапно стало очень больно. Она как будто заглянула за занавес мира Млечных гонщиц, и то, что она там увидела – пугало. Марлен осознала, что все это время Мира носила в себе несметное количество боли. А Марлен не замечала…