В общем, я даже не удивилась, когда дверь девятьсот какой-то комнаты распахнулась, едва не стукнув меня по лбу, и в коридор торопливо вышли два парня неопределённого возраста. Один держал в руках кастрюльку с квадратно почищенной картошкой, второй – сковородку и двухлитровую банку с чем-то настолько бесцветно-жёлтым, что сразу становилось понятно: и боги Олимпа не гнушаются не самым качественным рапсовым маслом.

– Привет, – выдохнул правый и поправил на переносице очки с внушительными, в мой палец толщиной, линзами.

– Здорово, – улыбнулся левый, а я подумала, что окулист у них один на двоих.

– И вам не хворать, – буркнула я, ожидая мерзких комментариев по поводу своего внешнего вида и фраз на тему, что кое-кто был бы не против познакомиться со мной наощупь.

Когда же я проковыляла мимо замерших соляными столбиками мужчин и не услышала за собой не то что многозначительного свиста, даже вздоха, стало совсем хреново. Это же насколько жалко я выгляжу, что даже два программиста с квадратной картошкой не впечатлились моими формами и полупрозрачной простынкой!

Но добило меня не это, а участливый голос одного из мужчин.

– Малыш, тебе не холодно? Хочешь, я тебе свой халат одолжу? Чистый. Даже почти не ношенный...

Слёзы навернулись на глаза, и в комнату 911 я почти влетела, полностью забыв о больной ноге. Какой стыд! Ненавижу быть жалкой! Ненавижу быть слабой! Ненавижу...

Дания, заметив зверское выражение моего лица, не стала спрашивать, хватило ли мне горячей воды, лишь глянула, как я пытаюсь одной рукой пристроить на натянутой над дверью верёвочке свою одежду, молча взобралась на стул, чтобы помочь. А когда я упала на кровать и, всё ещё продолжая жалеть себя, вернулась к изучению седого потолка, внезапно предложила:

– Ну, хочешь, возьми завтра что-нибудь из моих вещей...

Я с изумлением посмотрела на неё. Предложение щедрое, не спорю, но учитывая, что я сантиметров на тридцать выше и на три размера в груди больше, то смотрелась бы её одежка на мне, как детское платье на новорождённом слонёнке. Ответить я ничего не успела, потому что в дверь тихонько стукнули и вошли сразу же, не дожидаясь позволения.

Вошёл. Давешний любитель жареной картошки.

– Халат, – сообщил он, аккуратно вешая тёмно-коричневую ткань на спинку моей кровати, – как и обещал.

И вышел, пока я не успела возразить.

– Это Камо, – прокомментировала Дания. – Или Табо. Я их с братом путаю всё время, но они хорошие. Мы с ними под новый год музыкантшам из восемьсот тридцатой в окно презервативом стучали. Весело было...

Я себе мозг вывихнула, пока пыталась представить, как можно кому-то постучать в окно презервативом... Дания, видимо, по моим бешено округлившимся глазам поняла, что меня тревожит и снизошла до объяснения.

– Они зазнайки, музыкантши эти, живут под парнями четыре года, а здороваться брезгуют... Ну, мы презерватив взяли, воды в него налили, подморозили чуток, чтоб звук громче получился, и на верёвочке спустили вниз. Они сначала визжали, потому что испугались, а потом ещё громче орали, когда в форточку высунулись, чтобы верёвочку обрезать, и увидели, чем именно мы им стучим...

Дания мечтательно вздохнула.

– Жалко только, что после того случая все окна в нашей общаге Жанна Ивановна велела сеткой от комаров затянуть. И вот же зараза, раз в неделю ходит же, проверяет, не осмелился ли кто её порвать... Страшной и ужасной карой угрожает, только я пока не смогла перевести, чем именно...

Я хохотнула и перевела взгляд на наше окно, где никакой сетки не наблюдалось.