25. 25

Скорее всего, Дагобер и вправду был змеиной породы, потому что уже к вечеру он с аппетитом потрапезничал парным козьим молоком, хорошей краюшкой хлеба и желтым жирным сыром, а потом вытащился во двор – «подышать свежим воздухом». На самом же деле – справить нужду. Естественно, мне пришлось тащиться за ним и стоять у заветного домика, на манер почетной стражи.

Гюреска и три ее сестры крутились рядом, словно им медом было намазано. Подозреваю, что я мешала им сильнее, чем мозоль на пятке, и они страшно хотели бы убрать меня куда подальше, чтобы кокетничать с красавчиком-эльфом без свидетелей. Но пришлось смириться с моим обществом. Я слушала их намеки-полунамеки с каменным лицом и даже не могла решить, что же бесило больше – откровенное заигрывание человеческих девиц или снисходительность эльфа.

Он устроился на крыльце, подставляя лицо предзакатным солнечным лучам, прикрыл глаза и лениво отвечал девицам – иногда даже шутил. Шутил совершенно по-дурацки, но девицы с готовностью хихикали. Рубашку и штаны его высочество натянул, хотя девицы, ссылаясь на гадючье недомогание, уговаривали разоблачиться от одежды и предлагали чудодейственные мази, которые полагалось втирать в тело лишь нежными девичьими руками.

Слушать это не было уже никакого терпения, но на мое счастье вернулись с пахотных полей Барт и его сыновья - и любезности были пресечены на корню. Гюреска с сестрами спаслась бегством от одного только сурового взгляда отца, а эльф сразу передумал греться на солнышке.

Мы убрались в сарай, но оставили дверь открытой – вечер был чудесный, и Дагобер пожелал им наслаждаться.

Говорить нам было не о чем, да и эльф, у которого не совсем еще спал жар, никаких бесед не желал. Я откровенно скучала, и поэтому когда к нам заглянул младший сынишка Барта, обрадовалась хоть такому развлечению.

Человечек был десяти лет от роду и болтал занятные вещи – он рассказал, что его папаша искусно режет по дереву, и весь дом и постройки сделал сам. Для жены он сделал прялку, которая пряла сама – надо было только нажимать ногой на педаль, и мастерил игрушки, которые хоть и были вырезаны из дерева, но двигались, как живые.

Конечно же, я захотела посмотреть их, и человечек сгонял в дом и принес мне целый ворох резных птичек, звериных и человеческих фигурок, сработанных столь хитро, что и вправду двигались под действием груза, подвешенного на толстой нитке.

Курочки, клюющие зерно, кузнецы, бьющие по наковальне – игрушки были милыми и забавными, и выполнены с отменным мастерством.

- Прекратите галдеть, - сказал недовольно Дагобер. – От вашего шума голова раскалывается.

- Это потому что она у тебя пустая, - ответила я немедленно. – Была бы с мозгами – не раскалывалась бы, а думала. Посмотри, какие замечательные вещички! Готов поклясться, у эльфов таких нет.

- Конечно, нет, - фыркнул Дагобер. – Кому они сдались?

- Не слушай его, - сказала я сыну Брата. – Его укусила гадюка, и теперь он никак не избавится от яда – так и плюется им. У твоего отца золотые руки!

Мальчишка убежал уже в сумерках, подарив мне на память парочку курочек, которые стукали деревянными ключами в деревянную тарелочку. Я трясла блюдечком, заставляя птиц двигаться, пока Дагобер не прикрикнул на меня – видите ли, ему мешал стук.

- Какой ты мерзкий, - не выдержала я, пряча игрушку в сумку. – Тебя ничего не радует. Даже такие чудесные игрушки раздражают.

- Мне сейчас нечему особенно радоваться. Если бы тебя укусила гадюка, и тебя преследовали убийцы…

Это нытье было куда раздражительнее перестука деревянных курочек.