– А я и не дурю, – подаюсь вперёд, впиваюсь в него взглядом. – Ты не допускаешь, что у меня к нему есть чувства?

– К нему? – вскидывает брови отец. – У тебя что – стокгольмский синдром?

– Зачем же? У нас всё по согласию. Харитон балует меня.

– Он играет тобой. Ты разве не понимаешь?

Вскидываю руку и, поморщившись, прерываю его излияния:

– Вот только не надо строить из себя заботливого папочку. Поздно, пап. Ты предал маму. Ты предал меня. Я больше тебе не верю…

Встаю и направляюсь к двери:

– Мне лучше пойти вниз, а то, чую, скоро твои любимые пираньи от моего жениха и косточек не оставят.

И, гордо развернувшись, ухожу.

Как там говорил Харитон – выпустить чертёнка. Кажется, сейчас я неплохо выгуляла своё рогатое альтерэго. И мне даже не стыдно.

МОНСТР

Харитон прогуливался по кабинету, подпевая классической мелодии. В минуты своего триумфа он любил послушать «Четыре времени года» Вивальди. Привычка – родом из детства. Мать – учитель музыки – приучила любить и ценить классику…

Всё прошло пиздец как удачно. Умница Глазастик. Отличный план придумала – перекошенная рожа Сотникова ещё долго будет стоять в памяти и вызывать победную злорадную ухмылку. А то ли ещё будет!

Маньков нарочно задумал пышную и громкую свадьбу, непременно с привлечением прессы. Ему хотелось, что бы и сам сука-Сотников и его блядовитые бабы поперхнулись завистью. Пусть его Анфиска блистает! Его? Да неужели, Маньков? А чья же? – с почти диким рычанием внутри. Моя. Утробно. Глубинно. На уровне инстинктов.

Теперь, главное, ей донести, чтобы осознала. И не таращилась испуганно, а привыкала… Он ведь сегодня был молодцом, устоял.

А соблазн… Вон он, крутился рядом, сам шёл в руки, блядь.

Стоило Анфисе уцокать вслед за отцом, как Викуся Рабочий Рот пересела поближе, доверительно положила ладонь на рукав его пиджака, заглянула в глаза.

Шлюха. К отсосу готова. Ага, крупными буквами светилось через всю её морду.

Усмехнулась, облизнулась, а его – передёрнуло. Впервые передёрнуло от бабы, которая сама на него чуть ли не прыгала.

– Харитон, – с придыханием, подзакатив глазки, – и что такой мужчина, как вы, мог найти в Анфисе?

Пожал плечами, хмыкнул. Им не понять.

Эвелина тоже села поближе, на всякий случай. Верная супруга, что пиздец. Запахло жареным – сразу присматривает себе новый член с кошельком. Да потолще – и то, и другое.

– Да, мне вот тоже всегда было интересно, чем серые мышки вроде её мамаши покоряют мужчин?

Сложил руки на груди, закрылся от них. Не-не, сучки, сегодня я пас.

– Искренностью.

Его ответит был для них, как гром среди ясного неба, – обе вздрогнули, переглянулись.

Искренность? Нет, не слышали.

Эвелина – Радушная Хозяйка – расхохоталась.

– Ах, Харитон, право же, – замахала руками. – Вы словно по классике: «Ах, обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад». Наша скромная Асенька – та ещё лгунья.

Он прищурился. Прекрасно знал, какой эффект производит его прищур на баб. Одна живописала в красках.

Ресницы такие длиннющие, загнутые на концах. А между ними – синяя радужка – как сапфировые клинки, опасные и разящие.

Иногда попадались поэтессы. Ога. После трёх оргазмов за раз и не так засочиняешь.

– Мадам и мисс, – он наклонился вперёд, ближе к ним, – есть ситуации, когда лгать – опасно для жизни. Вот тогда-то человек и обнажается до глубины души.

– Вы уверены? – подавила смешок Большеротая Вика. – Аська отлично умеет прятать эмоции.

Он тоже умеет. И знает, что к этому приводит. Какие обстоятельства вынуждают человека стать скрытным. Поэтому непроизвольно сжимает кулаки.