Е.П.: Ты, кстати, где-то писал, что и советская власть была разная. Одна – в конце тридцатых, другая – в конце семидесятых.

Э.Б.: Это несомненно.

Е.П.(категорично): Поэтому я не считаю, что власть была тоталитарной в конце семидесятых… Ну да! Фельетончик могли состряпать про Художника, пляшущего под дудку буржуазной идеологии, как какой-нибудь нынешний «национал-предатель», разоблаченный НТВ и «Комсомольской правдой». Диссидента могли засадить за «Хронику текущих событий» и ненавистное «совку», как и любому правительству, требование соблюдать «права человека». А больше в принципе НИ-ЧЕ-ГО она тогда не могла! Ни бэ ни мэ. Ни рыба ни мясо. Страшно, если мы к этому снова придем. Ибо существование в таком мертвом доме было лично мне, писателю Евг. Попову, от-вра-ти-тельно, ибо лучше эти сюжеты придумывать, как Франц Кафка, чем жить в них, как Андрей Платонов.

Э.Б.: Молодость всегда вспоминается как нечто замечательное, однако не надо переносить это на советскую власть. Скверная была власть! Слабела на глазах, но своей сущности не меняла.

Е.П.: Власть давит ровно настолько, насколько каждый гражданин ей это позволяет. Нельзя зависеть ни от кого, а в особенности от государства, какое бы оно распрекрасное ни было.

Э.Б.: Художнику свобода необходима, в том числе и денежная. Иначе – хочешь не хочешь, а пойдешь на компромиссы в главном своем деле. Граница дозволенного была неотменяемой, хотя и плавающей.

Е.П.: Да и сейчас. Мы беседуем летом, а может, осенью этого и напечатать уже будет нельзя[5].

Э.Б.: Художники и тогда разделились на два народа… Язык вроде бы один, а непонимание и отрицание друг друга – полные. Вот однажды известный, в общем-то, богатый и успешный советский художник А., у которого мастерская была в моем же подъезде, постучался ко мне в дверь, чтобы вернуть случайный денежный долг. Не держать же человека на лестнице? Я вежливо пригласил его войти, и ему двух минут хватило, чтобы, бросив беглый взгляд на мои картины, висевшие на стене, похвалить меня, что я честно делаю, когда не скрываю, что «подражаю Малевичу». Это по поводу работы «ВХОД – ВХОДА НЕТ». При чем здесь Малевич, я долго понять не мог, а потом сообразил – ему просто-напросто нужно было поставить меня на место. Зарвавшегося мазилу, явно плохого художника, который старается привлечь к себе внимание, используя какие-то псевдополитические мотивы.

Е.П.: То-то бы ему сейчас было печали, когда он узнал бы, что и эта работа тоже была продана на аукционе почти за миллион. Естественно, не рублей.

Э.Б.: Я думаю, что и в этом случае он для самоутешения списал бы все на счет тонкой межгосударственной политики.

Е.П.: Какой такой «тонкой политики»? Прошла «тонкая политика», наступили грубые времена… Прошло время концепта, соц-арта, фотореализма, соцреализма, постмодернизма… Рвутся снаряды, трещат пулеметы, кто не с нами, тот против нас, с кем вы, (непечатное выражение, запрещенное путинско-медведевскими законами), мастера культуры? (Еще два непечатных выражения, запрещенных путинско-медведевскими законами.) Впрочем, давай лучше об искусстве.

Э.Б.: Увы, сейчас в искусстве важным становится ПРОЕКТ, а не результат. Ну а уж осуществление проекта можно заказать любому ремесленнику. Такое для меня просто нож в сердце! Я этого не то что не понимаю, я категорически против такого отношения к искусству. Я глубоко убежден в том, что проект сам по себе вообще ничего не значит. Реализация, материализация проекта – вот только тут и начинается творчество. А если ничего не получится, кому он нужен будет, этот твой проект? Проект – веха твоего пути, лишь тогда он имеет значение, а в противном случае – огромный простор для шарлатанства и полной потери профессионализма. Я все-таки глубоко убежден в том, что художник обязан искать визуальный образ, который выразил бы то, что он умеет и имеет сказать. По возможности не прибегая к литературным подпоркам в виде обилия поясняющих текстов, комментариев…