От боли я слабо пискнула. Хватка у него была железная, и мне показалось, что у меня трещат кости.

– Вы делаете мне больно.

– Вы тоже делаете мне больно.

– Ладно, ладно, – взвизгнула я. – Я всё скажу, только отпустите.

Он немедленно выпустил мою руку, и я потёрла запястье. На коже от его пальцев остались красные следы. Наверняка завтра ещё и синяки выступят.

– Она сказала, что нашла в молитвеннике Вашей матери письмо того лучника. В нём он называл её Трис и спрашивал о Вас, как о своём сыне.

Глаза у Лайонела расширились. Несколько мгновений он смотрел на меня, не двигаясь и не моргая, словно какой-то злой волшебник обратил его в камень.

В комнате было жарко, и пот с меня лил градом. Сняв плащ, я бросила его на спинку стула, но поспешно забрала обратно и перекинула через руку. «Ну вот, теперь служанкам ещё и стул мыть придётся», – в сердцах подумала я, отгоняя от себя Фореста, а Лайонел всё это время продолжал стоять и смотреть. В одну точку, будто ослеп или в него ударила молния.

– Где, Вы говорите, лежало это письмо? В молитвеннике?

Сердце затопила бессильная жалость, и я забыла все свои обиды и боль в запястье и в порыве чувств сжала его руки. Плащ королевы матери полетел на пол

– Мария могла сказать это специально. Чтобы сделать мне больно. Чтобы сделать больно Вам.

Он мягко убрал мои ладони и тяжело повалился на стул. Форест принялся лизать его руки. Руки, которые висели, точно порванные верёвки.

– Так значит, поэтому?

– Не только. – Я не стала говорить, что письмо лучника стало причиной предательства Джона Горвинга. – У неё волчанка.

– Что?

– Язвы на теле, как от укуса волка, а принц Льюис… У него есть какой-то лекарь, который умеет лечить такие болезни. Он вылечил её кузину.

Лайонел встал и подошёл к окну. На улице, как и утром, было тепло и солнечно. Погода сегодня будто смеялась над нами.

– Анна Мевиталь – её кузина? Не знал… Она была фавориткой моего дяди. Но волчанка неизлечима. Это сказал мне Иммануил. Лекарь моего дяди просто свёл у неё с кожи язвы. Но её суставы распухать не перестали. Она умерла от поражения почек, вызванного как раз волчанкой.

Я не стала спрашивать, кто такой Иммануил, но сразу подумала про мавра, что вытащил меня с того света.

– Выходят, её обманули. Но.... – Форест плясал вокруг меня, точно циркач на площади, и я спрятала за спину руки, чтобы он ненароком не бросился их облизывать. – Она, наверное, была в отчаянии. Женщина на всё пойдёт лишь бы убрать со своего тела изъяны, особенно, если она красивая. А ещё она, кажется, надеется, что Ваш кузен спасёт их. Их обоих: её и Джона Горвига. В обмен на свой рассказ она просила заменить его смертную казнь пожизненным заключением.

Мой муж на это не сказал ничего, и некоторое время мы молчали. Потом, всё также стоя ко мне спиной, он медленно проговорил:

– Вы не должны никому рассказывать о том, что услышали.

Эти слова меня задели. Задели сильно. Он что, считает меня сплетницей с рынка?

– Я бы и так ничего никому не сказала. Я никогда не сделаю того, что может хоть как-то навредить Вам.

Лайонел хотел что-то ответить, но его слова потерялись за осторожным стуком в дверь. Стучала Элеонора Баррет.

– Ваше Величество, прошу прощения, если беспокою, но у главного камердинера важные новости для короля.

Лайонел громко выругался, однако дверь приказал открыть, и в мою спальню ввалился низенький, курносый мужчина в синей шляпе. У него напрочь отсутствовала шея, но зато были очень короткие и кривые ноги.

– Ваше Величество! – поклонился он сначала королю, а затем мне. – Прибыл Хивел ап Ливелин.