Тюрьма Пойре представляла собой высокую круглую башню с маленькими узкими окнами и одиноким шпилем по центру. Сделана она была из чёрного камня либо камня, ставшего чёрным из-за частых пожаров. Кажется, её поджигали трижды только в этом веке. Впрочем, ни один из пожаров ничем хорошим для преступников не кончился. Большинство просто сгорели заживо, потому что сбежать из Пойре ещё никому и никогда не удавалось.

Центральный вход в темницу защищали дубовые двери, прикрытые железной решёткой. По обеим сторонам от дверей, что внутри, что снаружи, стояло по шесть до зубов вооружённых охранников. То есть всего двадцать четыре солдата. Все крепкие, молодые мужчины, не старше тридцати лет. Полковник Джонс вместе с командиром встретил меня на берегу и лично помог сойти с лодки. Большого впечатления командир крепости на меня не произвёл. Это был немногословный военный примерно возраста моего отца, только стройнее и выше, а его вытянутое, бледное лицо ото лба до подбородка по диагонали пересекал широкий, красный шрам.

Полковник деловито назвал его имя, и командир тут же поклонился. Я это имя не расслышала, но переспрашивать не стала, потому как слишком торопилась на встречу с бывшей соперницей.

Идти через камеры преступников нам, к счастью, не пришлось. Меня почти сразу завели в длинную комнату, обшитую деревом и украшенную гобеленом с изображением герба Аелории. В комнате стоял длинный стол и несколько простых деревянных стульев, на самом высоком из которых и восседала Мария. В углу ожидали два охранника с мечами наперевес.

Охраняли Дегур, как убийцу, перерезавшего полгорода. Но я жаждала поговорить с ней наедине, поэтому кивком выдворила обоих охранников за дверь и плотно её закрыла. Мария не шелохнулась. Она продолжала сидеть и смотреть на меня всё такими же наглыми глазами, как и прежде. Более того, когда я скинула капюшон и заняла место напротив неё, она даже не повела бровью.

– Я тут, а он по-прежнему не с Вами. Ну, надо же, какая жалость! – пропела она и склонила голову набок, точно ласточка, собирающаяся уснуть.

От её слов сознание моё помутилось, и гнев, который я усиленно сдерживала последние четыре недели, чудом не выплеснулся наружу:

– С чего ты взяла? – выплюнула я и не узнала свой голос. Он был похож на рычание медведя.

Она слабо засмеялась.

– Будь он с Вами, Вы бы ко мне не пришли. Вам бы попросту было некогда.

Я сделала глубокий вдох и постаралась справиться с чувствами. Если мне сегодня придётся быть зверем, то я буду им. Но не отчаявшимся, не измученным и не напуганным. Не тем, на кого ведут охоту, а поймав, издеваются, пока он не издохнет. Охоту буду вести я, а трясущимся, загнанным в ловушку животным станет сидящая передо мной предательница.

– Итак. – Поднявшись со стула, я прошлась по комнате и, заложив руки за спину, позволила себе прижаться к стене, в которой были вырублены окна. Я насчитала целых три, но все они располагались под потолком. Мария продолжала сидеть. Ей было нечего терять, поэтому соблюдать нормы этикета она не собиралась. Понимала, что хуже, чем есть, я не сделаю и уж тем более не стану просить Лайонела смягчить для неё условия проживания.

– Встань! – произнесла я. Она помедлила, но встала. – Выйди на свет!

И, когда она вышла, я почувствовала мстительное удовольствие. Сначала мне показалось, что за полтора месяца пребывания в темнице она ничуть не изменилась, но я ошиблась. Это было не так. Далеко не так. Полумрак места, где она сидела, скрывал и синяки под глазами, и бледность кожи, и излишнюю худобу. О, тюрьма её испортила! Сильно испортила! Даже зубы у неё пожелтели, а на руках вышли вены, синие и вздутые, как у старухи. На ней было серое платье. Чистое, хотя и простое, и видно было, что обрядили её в него недавно. Для встречи со мной. И для встречи со мной позволили умыться и причесать волосы. В покоях королевы-матери она иногда их распускала. В те дни на солнце они отливали золотом, сейчас же начисто лишились всякого блеска и были просто стянуты в косу.