Мы скакали шесть часов, почти не останавливаясь. С обозами и каретой в прошлый раз за это время я не проехала и четверть пути, зато сегодня мы преодолели практически половину. Я считалась неплохой наездницей. Отец и мать старались дать мне всестороннее образование. Я знала три языка, умела танцевать, играла на лютне, неплохо вышивала, пела и даже немного рисовала. Мама считала, что истинная леди должна уметь всё хотя бы по чуть-чуть и старательно вдалбливала в меня это всё всеми известными способами. Отец же достаточно рано посадил меня на пони. К животным меня тянуло с младенчества. Ещё малышкой я прибегала по утрам на конюшню и собственноручно кормила лошадей каким-нибудь лакомством вроде мелко нарезанных яблок или моркови. То же самое касалось отцовских гончих и птиц. Я никогда не питала особой страсти к охоте, но мне нравилось запускать в небо сокола и ловить его на кожаную перчатку. Меня буквально переполнял восторг, прямо как сейчас, когда я ехала по лесу бок о бок со своим мужем.

Всю дорогу я смотрела только на него и думала тоже только о нём. Когда первая и самая тяжёлая боль из-за утраты отца прошла, я словно обрела крылья. Я боялась надеяться, боялась строить иллюзии, боялась снова обжечься, но не могла не мечтать о его поцелуях и прикосновениях. Мария Дегир сидела в тюрьме, но новые женщины в покоях короля не появлялись. Об этом я знала точно. Об этом я досконально выспросила у главного постельничего, а затем обсудила полученные сведения с Элеонорой Баррет. Мне было важно знать, как Лайонел ведёт себя за столом и в коридорах с придворными дамами. Но, как выяснилось, придворные дамы видели его редко, потому что много времени он проводил со мной. Он был первым, кого я обнаружила возле своей постели, когда очнулась. И он пришёл в мою башню и донёс меня до кровати ночью, а теперь сопровождает на могилу к отцу, и мы больше не ссоримся, как ссорились раньше. Может, после случившегося я хоть немного начала ему нравиться, и вскоре наш брак станет не только формальностью?..

Подумав об этом, я улыбнулась и посильнее натянула на лицо капюшон. На улице уже не было такого ливня, который шёл неделю назад, когда я только пришла в себя. С севера, правда, дул неприятный ветер, и погода стояла довольно холодная. Небо по-прежнему висело низко, и около девяти часов вечера мы пришпорили коней, чтобы успеть добраться до ближайшей таверны засветло. В прошлый раз по пути в столицу именно в этой я не останавливалась. Моей наставнице не понравился ни её вид, ни хозяин, ни посетители. В зале было много пьяных, а у двоих на коленях сидели девицы разгульного вида. Тогда мы решили проехать ещё два часа и уже в сумерках остановились у ворот монастыря Святого Георгия, где и остались на ночлег.

В таверне, впрочем, за два месяца ничего не поменялось. Хозяин был всё также угрюм и неопрятен, среди гостей слышались пьяный смех и ругань. Приспустив капюшон, Лайонел заказал ужин. Лицо его, как и неделю назад, было покрыто густой тёмной бородой и усами. Женщина в сероватом переднике и чепчике такого же цвета вынесла нам жидкую похлёбку из окуня и гороховую кашу с краюшкой ржаного хлеба. Из напитков у них были только эль и молоко. Мы взяли и то и другое.

Ужинали мы в тишине, но изредка мой супруг поднимал глаза на шумную компанию, сидящую в глубине зала, и опускал пальцы на рукоять меча, словно собирался в случае чего дать бой. Однако визги и хохот продлились недолго. Вскоре пьяная компания засобиралась наверх. Девицы разгульного вида поплелись вслед за мужчинами, и лишь один путник остался за столом в углу, продолжая потягивать эль.