Так прошли день, ночь и ещё один день. Я не устраивала забастовку, не голодала намеренно, но я никому не позволяла входить ко мне в башню. Я плотно закрыла щеколдой дверь и придвинула к ней кресло, и кто бы ни приходил, требовала оставить меня в покое. Это был мой траур, и я хотела пережить его в одиночестве.

Однако вечером второго дня кто-то высокий и сильный не захотел внять моим просьбам. Он вышиб дверь, и та повисла только на одной петле. Я замахала на него руками и пригрозила публичной поркой и виселицей, а он почему-то засмеялся и, взяв меня на руки, понёс вниз. Я не чувствовала ни голода, ни жажды, но в плечо вновь вернулись боли из-за раны.

– Я должна побывать на могиле отца, – простонала я. – Я должна попросить прощения. Я так виновата перед ним, но королева-мать меня не пускает. Говорит, что это слишком опасно.

– Если это так важно, я сопровожу Вас лично. Мы съездим, съездим в ближайшее время, моя королева. Только не истязайте себя так.

И выдавив спасибо, я вновь потеряла сознание.

_______________________________

* Medicamentum (лат) – лечебное средство, лекарство.

10. Глава 10

То, что произошло в башне, не привиделось мне и не приснилось. По ступенькам вниз меня нёс ни один из королевских рыцарей, а Лайонел. На следующий день он пришёл в мои покои с петухами, служанки только-только закончили с моим туалетом, даже волосы убрать не успели, и те лежали на плечах густыми тёмными волнами.

– Собирайтесь, – тихо произнёс мой супруг. – Мы выезжаем сразу после обеда. Снимите все драгоценности и наденьте самое простое платье. Ничего лишнего не берите – путешествовать будем налегке. Мы должны управиться дня за три-четыре. Поедем вдвоём, без кареты и сопровождения. Верхом, точно обычные сквайр и его жена. Так мы будем меньше привлекать к себе внимание.

После его ухода я бросилась собираться в ту же секунду. Простых платьев у меня не было. Все они остались в доме отца, и я уже думала послать Пэтти за обновкой в город, но тут в мою гостиную вошла Элеонора Баррет. Она несла в руках непримечательный свёрток, который каким-то чудом превратился в платье: тёмно-коричневое, из тонкого сукна, без малейшего намёка на вышивку. Я уже и забыла: каково носить такую одежду, но с радостью его примерила. Платье было свободно и чуть мне длинновато, однако Пэтти с этой проблемой справилась быстро. Дорожный чёрный плащ одолжила королева-мать. Я сразу узнала в нём то одеяние, что видела когда-то на женщине, посетившей дом моего отца за девять месяцев до свержения узурпатора Эдмунда.

Из дополнительных вещей я взяла только нижнее бельё и полностью одетая ровно в два часа по полудню стояла возле королевской конюшни, а главный конюх в это время седлал двух крепких лошадей. Моей стала кобыла, белая, точно звёзды в морозную ночь, с блестящими чёрными, глазами и пушистым хвостом. Элеонора Баррет перекрестила меня на прощание и лично накрыла мою голову капюшоном. Как и сказал Лайонел, она никуда не ушла и все десять дней, пока я болела, прислушивалась к моему дыханию и сбивала холодным компрессом жар. Королева-мать тоже вышла проводить меня, но в долгие речи не пускалась. В её глазах так и читалось плохо скрытое обвинение. Впрочем, и я без неё чувствовала себя виноватой. Я увозила короля из дворца, и только я буду в ответе, если в дороге с ним что-то случится.

Слуга подставил скамейку, и я тяжело взгромоздилась на лошадь. Чтобы оставаться в дороге как можно дольше, для меня приготовили мужское седло. Жене обычного сквайра приличия можно не соблюдать, да и юбка была на мне куда шире, чем требовалось. Мой супруг появился минуты на две позже, быстро попрощался с матерью и вскочил на чёрного жеребца. Он был одет в серый костюм для верховой езды и плотный шерстяной плащ. В тот самый, в котором предстал передо мной в вечер нашего знакомства. Без короны, без горностаевого меха и без тяжёлой золотой цепи. Из королевских одежд он оставил только дорогие кожаные сапоги, а вот ремень и ножны взял старые и потёртые.