В горле пересохло – я почти не могла дышать, однако судьба оказалась ко мне благосклонна. Король по-прежнему был один. Он стоял спиной к дороге и смотрел на серебристую гладь озера. Лёгкий ветер шевелил его волосы и гнал по воде мелкую рябь. У берегов плавало несколько уток. Приблизившись к нему, я наконец позволила себе перейти на шаг. Меня тошнило, голова кружилась, тело изнывало от боли. Из последних сил я попыталась заговорить с ним, но из горла вырвалось только слабое бульканье:

– Ваше Величество!..

Разобрать в моих словах что-либо было сложно. И он не повернулся. Не услышал. Или не захотел услышать.

Я подошла ближе и попробовала ещё раз:

– Ваше Величество! Я молю Вас уйти отсюда. Это может быть опасно.

– Я, кажется, сказал Вам не приближаться ко мне. Вы добьётесь того, что я запру Вас в монастыре. Вы королева, так имейте достоинство и вернитесь в свои комнаты.

Его голос прозвучал едко. Он снова гнал меня от себя. И снова мне не верил. Ни капли. На мгновение, ровно на одно мгновение, мне захотелось его послушаться. Сделать так, чтобы он сам всё увидел и чтобы поплатился за своё отношение ко мне и чувства к этой женщине. Но это мгновение пролетело быстро. Жизнь Лайонела была для меня важнее мести. Важнее гордости. Нехорошее предчувствие в груди усилилось. Я подняла глаза и огляделась по сторонам. На одной из башен замер лучник. Лучник, который уже спустил тетиву. Стрела неслась прямо на Лайонела. У меня был только один шанс. И одно решение. Он бы не повернулся, даже если бы я закричала. И я закрыла его тело своим.

Боль во сто крат сильнее той, что когда-то причинила иголка, пронзила меня насквозь. Я охнула, ноги подкосились, но чьи-то руки не позволили мне упасть.

– Моя королева! Моя королева...

А потом мир перед глазами потух.

8. Глава 8

Пришла в себя я только в спальне. Тело ломило, ломило так, будто я пролежала в кровати не меньше недели, не вставая и не ворочаясь. Меня переодели в ночную сорочку и распустили по подушкам волосы. За окном лил дождь. Я слышала, как он стучит по крыше и по каменным дорожкам в саду. Небо было серое и низкое, в комнате стоял полумрак, а возле моей кровати сидел Лайонел. Его локти стояли на коленях, а сложенные в замок пальцы придерживали подбородок. Лицо было бледным, щёки – впалыми, белки окрасились в красный цвет, но особенно в его облике меня поразили непонятно откуда взявшиеся усы и борода.

– Как Вы себя чувствуете? – спросил он, заметив, что я очнулась, а затем резко выпрямился и опустил руки вдоль туловища. – И что помните?

Я улыбнулась и по привычке хотела сказать: «Превосходно», но второй вопрос заставил меня притормозить с ответом и поразмыслить над своим самочувствием более внимательно. Я обвела глазами комнату и напрягла память. В голове замаячили нечёткие образы. Общая картинка сложилась в мгновение ока, и воспоминания обрушились на меня лавиной. Вот я ругаюсь с отцом и прячусь у себя в башне, вот становлюсь свидетелем разговора между Марией Дегур и Джоном Горвингом, вот рассказываю обо всём королю, а он говорит, что я ему омерзительна. Последним воспоминанием стала стрела. Стрела, направленная на Лайонела, но пронзающая моё тело.

– Сколько я провела без сознания?

Мой голос прозвучал хрипло, и Лайонел, бросившись к кувшину, налил и протянул мне серебряный кубок с водой. Язык у меня был сухой и еле ворочался. Во рту стояла горечь, как после рвоты.

– Больше недели. Лекари не отходили от Вас ни днём, ни ночью. Наконечник стрелы удалось извлечь, но рана никак не заживала, гноилась и кровоточила. А ещё Вас мучил жар, и Вы метались по кровати в агонии. Так мы поняли, что стрела была отравлена. Я пригласил специального человека, и ему удалось вывести яд из организма.