На стене висел рукомойник, рядом зеркало, над ним тусклая лампочка. Постиранную одежду я сложила в таз, не спеша привела себя в порядок, оделась. Хотела ограничиться рубашкой и свитером, но представила, как появлюсь перед Фалько без нижнего белья, прикрыв бедра лишь коротким подолом, и решительно надела плащ. Закатала рукава, обернулась широкими полами, стянула на талии пояс и почувствовала себя уверенней — плащ закрывал ноги почти до туфель. Жарковато, конечно, зато прилично.

Немного стесняясь своего наряда, я покинула купальню.

Кухня была прибрана, комната — пуста. Не слышалось ни звука.

Руки задрожали. Не мог же он бросить меня одну на вершине мира, откуда нет пути назад, к людям? Снова ожили страхи. Вдруг Фалько привёл меня сюда для кого-то другого, этот кто-то сейчас появится, и на горе с отвесными склонами я буду целиком в его власти…

Тривечные! Надо же, как расшатались нервы. Надо проветриться. Я толкнула входную дверь, подняла воротник плаща, чтобы прикрыть влажные волосы, и вышла в ночь.

По небосклону разливалась индиговая тьма. Над горами висели две луны — Красная, почти полная, и Синяя, молодая. Снежные шапки гор мерцали перламутром, ночной воздух холодил затылок, пахли мёдом ночные цветы.

Время от времени слышалось негромкое потрескивание. Я читала, что такой звук могут производить скалы, остывая после жаркого дня. От камней и кустов под ноги ложились чёрные тени, под подошвами хрустело каменное крошево.

Неподалёку опять раздался треск. Нет, это не скалы. Страшно не было — если только самую чуточку. Прислушиваясь к коротким щелчкам, я двинулась в обход каменного жилища.

Поверхность пошла под уклон, тени стали гуще. Легче лёгкого споткнуться, оступиться, не заметить коварного уступа и переломать кости. Я пробиралась вперёд маленькими шажками, пока не заметила внизу оранжевые отсветы.

Там и правда был уступ. Под ним горел костёр, у костра сидел Фалько, ломал сучья и подбрасывал в огонь.

— Обходи слева, — послышался знакомый голос. — Спуск там ровный и пологий.

От костра ночь вокруг казалась ещё темнее, я сошла вниз ощупью, вступила в круг света и села на камень рядом с Фалько. В лицо дохнуло теплом.

— Хлебни, — он протянул мне фляжку.

— Не хочу.

— Простудишься. С мокрой-то головой.

Он выудил из-за пазухи кашне, накинул мне на макушку, завязал концы под подбородком. И настоял, чтобы я сделала глоток из фляги.

Гортань обожгло так, что дыхание пресеклось, на глаза навернулись слёзы, но огонь стёк в желудок, и в крови разлилось приятное тепло.

Фалько опять был в своём чёрном полупальто, которое на нём казалось едва ли не тесным.

— Ты обещал ответить на моим вопросы, — сказала я как можно твёрже. — Сейчас самое время.

Он задумчиво кивнул.

— Мне тоже есть, о чём спросить. Всё время пытаюсь понять, почему на тебя идёт такая охота, что в тебе особенного.

Это было как пощёчина — даже в глазах потемнело.

— Только не морочь мне голову, слышишь! — меня душило отчаяние. — Не хочешь говорить — молчи. Заставить тебя я не могу. Но с этого момента между нами война. Шагу больше не ступлю по твоей указке!

Он взглянул с искренним удивлением.

А я вскочила — и чудом не рухнула лицом в костёр; земля накренилась, ноги предали.

— Постой, не горячись! Версент ударил тебе в голову, — Фалько поймал меня за руку, вынудил сесть обратно. — Видишь ли, в этом деле всё очень хитро обставлено. Я исполнитель, наёмник, если угодно, и могу судить только по указаниям, которые мне дают…

— Так я и знала!

— Что ты знала?

— Это ты подбрасывал записочки.