— Вина?

— Я сопьюсь с тобой, Раф. — Она направилась к столешнице и вдруг снова взялась за ручку сковородки, покрутила ее в руках с отсутствующим видом… Мы с Громовым настороженно замерли. — Чаю будет кто?

И она отложила сковородку. Я с готовностью закивал, а Громов неровно закашлялся.

— Раф, ты говорил, у тебя обезболивающее есть, — обернулась Наташа, поставив чайник. — Принеси, пожалуйста.

— Сейчас.

— А вы, товарищ связной, сидите, — хмуро осадила Наташа Громова, собравшегося за мной. — У вас наверняка сотрясение. Не тошнит?

Громов послушно прижал зад обратно к стулу, отрицательно качая головой.

— Держите холод плотнее…

— Холодно.

— На то он и «холод», чтобы было холодно, — безапелляционно отбрила Мышка.

Я кивнул Громову держаться до моего возвращения, и направился было в дом за обезболом, только у ворот запоздало сообразил, что никакого обезбола-то у меня и нет. На мое явление порожним Наташа скептически поджала губы:

— Наврал.

— Сожрал, — хмуро парировал я.

— Тогда повезли его в больницу.

— Не нужно, правда, — вставил Громов, поднимаясь и обходя Наташу по дуге. — Мы с Рафом поговорим, и я поеду. Сам заеду в травмпункт, не переживайте.

Наташа проследила за ним с видом «как пить дать, вышибла все мозги идиоту».

— Я скоро вернусь, — поймал я ее взгляд, — а ты выпей чаю и ничего не предпринимай и не решай в одиночку. Поняла?

Зря я переспросил. Наташа наградила меня таким взглядом, что лучше бы мне было не возвращаться. Но я рискну. Как ее теперь одну оставить?

Громов уже лечил морду, зайдя за угол. От его руки шло еле видимое свечение, а сам он кряхтел и едва не поскуливал от боли.

— Ты какого хрена… — начал он, убрав руку от новенькой физиономии.

— Что? — перебил я. — Ты совсем нюх потерял? Какого лешего ты полез к соседке, если прекрасно помнишь, что это — не мой дом?

— Я был уверен, что ты уже спишь в ее постели, — пробубнил он смущенно.

— За кого ты меня принимаешь? — поморщился я и протянул ему пачку сигарет.

— Не знаю. Я даже не задумался над этим фактом.

— А как ты в спальне-то оказался?

— Ну, я зашел в дом, позвал тебя тихо. Думал, ты просто в спальне, и выйдешь. Но ты не выходил, а там что-то зашуршало… ну, я и сунул голову…

Я прыснул, едва не выронив сигарету.

— Она так меня отходила, когда я перекинулся в медведя… А ты — голову сунул. Додумался…

— Ну и штучка, — поморщился он, пробуя лицо. — Болит до сих пор…

— Давай к делу, да я пойду.

— Мы жмем Кондратьева к юго-западу, — принялся докладывать он. — За пределы ограничительного кольца ему не выйти. Главное, что мне нужно к этому часу — возможности его ведьмы…

— Я их ей переполовинил, — выдавил я и затянулся.

— Ого… — выдохнул Громов обескураженно. — Молодец…

Наши взгляды встретились, и я отвел свой. Как сказать… Теперь Сорока может меня найти где угодно, если у нее появится такое желание и понимание, кто ей так крылья подрезал. И Громов это, конечно же, понял. В отличие от меня, он оборотнем не был. Хороший классовый ведьмак, сведущий в поисках и ближнем бое.

— Значит, она не прорвется.

— Нет. Даже она не прорвется.

Сорока — ведьма Кондрата — направо и налево пользовалась запрещенными приемами — магией смерти и крови. Она одна могла бы завалить десятерых. Но не одна она такая умная. В ведомстве хватает инквизиторов, способных ее уложить даже с таким арсеналом. Да и я не лыком шит. У меня к ней были личные счеты…

— Понял, — нахмурился Громов. — А по проблеме я подумаю и посоветуюсь.

— Я не выстою против нее.

— Ей будет не до тебя.

— Только Гарик, никаких с ней переговоров. Она — чокнутая на всю голову безжалостная тварь. И еще — она пара Кондрата.