— Так рано?

— А мы так рано и выходим из строя…

— Ты не выглядишь как тот, кто вышел из строя, — насторожилась я.

И снова это чувство обнаженности, прозрачности, простоты, которое и прежде возникало у меня в его присутствии, раскрылось с новой стороны. Раф казался совершенно бесхитростным и понятным, и это притягивало едва ли не больше, чем его совершенное тело.

— Я истекал тут у тебя кровью, — усмехнулся он невесело.

— Ты еще молод, и все у тебя впереди, — брякнула я избитую глупость.

— Ты — тоже.

— Это вряд ли.

— Бесполезно гадать, кого из нас больше потрепало, — вздохнул он. — Мы с тобой оба вышли из строя. Просто нам страшно это показать кому-то. Тебе — настолько, что ты забралась в эту беспросветную глушь и закрылась ото всех. И не пугают тебя ни агенты, ни медведи. По крайней мере не настолько, как прошлая жизнь…

— Вас, наверное, учат психологии, — прищурилась я.

— Да, нас многому учат, — уклончиво ответил он и отвел взгляд.

— Но ты снова ничего о себе не рассказал.

— Мне нельзя, — улыбнулся он устало.

— Ладно, — сдалась я. — Не против, если я выпью вина?

— Нет.

— А ты пьешь?

— Иногда.

— Тебе сейчас нельзя, к сожалению. Антибиотики.

— Тогда я налью тебе.

— А я приготовлю укол. И повязку надо сменить.

— Повязку я сменю сам, — отмахнулся он.

После ужина Раф ушел, а я впервые почувствовала себя одинокой здесь. Стало как-то горько, зябко, обидно… Чувства накатили разом. Мне ведь некому было позвонить, пожаловаться… Нет, конечно, была Таня, но она не видела меня каждый день. Не вставала со мной утром, не готовила мне котлеты днем… Кхм. Я допила вино и направилась в ванную.

***

Около десяти вечера Мышка погасила свет в своей норке, и тьма спустилась на округу. Я послонялся по своему неуютному зябкому бараку, пошарил в шкафу, но с утра вещей там не прибавилось.

— Мда, вышел из строя… — задумчиво прошептал я, вытащил сигареты и поплелся на крыльцо.

Когда Мышки не стало рядом, воздух осязаемо сгустился вокруг, и стало трудно дышать. Тишина обещала припомнить мне многое за эти семь месяцев, что я провел под прикрытием. Наверное, мне нужна будет помощь, если я захочу жить нормальной жизнью. А, с другой стороны, разве мне эта жизнь нужна? Наверное, после такого в жизнь уже сложно поверить. И эти заброшенные полуразвалившиеся домики вдоль оврага — палаты-одиночки для покалеченных жизнью и душевно больных. Мы с Мышкой лежим в соседних. Мне с ней повезло. А вот ей… Хотя, это только кажется, что мои раны глубже. А на деле — что такое прожить двадцать лет с кем-то, а потом обнаружить, что он — это фейк? И жизнь с ним — фейк. А здесь, вдалеке от декораций и кривых зеркал, наверное, все становится слишком четким и понятным. Вот Наташа живет тут и все понимает. Она — настоящая. Живая, теплая,…

Я тяжело сглотнул и затянулся. Мобилка зажужжала где-то на столе в доме, и я нехотя направился за аппаратом, загнав сигарету в уголок рта.

25. 24

— Громов?

— Да. Выезжаю к тебе.

Я замер, потом медленно вытащил сигарету изо рта и смял в кулаке, не обращая внимания на боль.

— Не мог дать мне насладиться передышкой, — прошептал досадливо.

Значит, хороших новостей у него нет. Уже бы сказал.

— Я же говорил, мне нужно с тобой встретиться как можно быстрее.

— Когда ты будешь?

— Через пару часов.

Мне хотелось сказать ему, чтобы убедился, что его приезд безопасен, но Громов и сам все понимал… Как и то, что я — все еще расходный материал, и моя безопасность для системы не в приоритете.

Я вытряхнул пепел из ладони и вытащил новую сигарету. На душе стало мрачно и тошно, да еще и рана заболела от пулевого. Странно, затянулась же… Я стянул штаны, отлепил повязку… Блин, помыться не мешало бы. Вышел я из строя по полной. От пулевого остался только шрам, но продолжал ныть, будто под ним все еще не срослись ткани. Дерьмо.