Я натянул штаны обратно и закурил. Пара часов… Может, вздремнуть? Но сна ни в одном глазу. Так, слушая ночь, я выкурил одну сигарету, потом вторую… Когда в траве раздался шелест, я только усмехнулся.

— «Пожирательница чужих котлет» пожаловала? — вздернул я бровь.

Кошка вскочила на крыльцо и беззастенчиво принялась тереться о мои ноги.

— Котлет больше нету, — развел я руками.

Но она сделала вид, что вовсе не за этим тут. Села рядом и принялась мурчать и придремывать.

— Наташа тебя хватится, а ты снова тут, бдишь за мной.

Она даже ухом не повела. А я прислонился к теплому шершавому дереву крыльца, с которого давно слезла краска, и задумался, какая история была у этого барака, что я купил? Такая же, как и у дома Наташи? Или менее яркая? Мебель тут осталась от прежних жильцов, да и остальное я не трогал. Мне просто нужна была перевалочная точка на ночь или две. Все, что от этого дома требовалось — наличие воды и горизонтальной плоскости для того, чтобы на нее упасть. А оно вон как вышло… Я — гость постоялых дворов и бараков без истории и прошлого. Вечный странник без своего угла. Я не могу позвонить ни родителям, ни друзьям… Вот зачем мне это все было нужно?

Кажется, я задремал, потому что когда вздрогнул и открыл глаза, кошки рядом уже не было, да и что-то будто было не так. Я взглянул на часы — за полночь.

И тут в доме Мышки раздался ее крик…

Я осознал себя, когда оказался у ее крыльца. Ворваться в дом заняло половину вздоха, и я уже бросился в сторону спальни, когда послышался глухой стук и еле слышный звон, а потом грянул отборный мат Громова. В спальне я сразу обнаружил бледную Мышку с распахнутыми от страха глазами на кровати. Она прижимала к себе сковородку и отползала по стенке в сторону двери. А рядом с кроватью согнувшись пополам стоял Громов и держался за лицо.

— Наташ, — позвал я шокированную девушку и щелкнул выключателем.

— Раф, — всхлипнула она, сощурившись на свет.

— Что тут, блин, происходит?! — взвыл Громов, потирая морду.

— Наташ, все хорошо, иди сюда… — Я поманил ее к себе и протянул к ней руку.

Она скользнула по стеночке ко мне и юркнула в мои объятья, но сковородку не выпустила. Даже забрать ее не вышло — ее ладонь будто заклинило на ручке.

— Наташ, это — Гарик, мой связной и хороший друг.

— Что?! — хрипло пискнула она и попыталась отстраниться, но я не позволил. — Что он в моем доме делает тогда?!

— Он ко мне ехал. Дверьми, наверное, ошибся. — Я вывел ее в кухню, отобрал-таки сковородку и усадил на стул. — Ты как?

— А моя судьба тебя не интересует? — Громов тяжело оперся на дверной косяк, демонстрируя напрочь отбитую физиономию. Над бровью — кровавый потек, губа разбита, глаз заплыл. Я было хотел отмахнуться, что он сам себя залечит, но вовремя опомнился.

— И ты садись, — кивнул я на соседний стул, а сам направился к холодильнику и, вытащив из морозилки кусок мороженного мяса, замотал в полотенце и вручил ему. — Приложи.

— Простите, — хрипло выдавила Наташа, съежившись.

— Это вы меня простите. За травой тут вообще не видно ни хрена, — еле ворочал языком Громов. — Я был уверен, что это тот самый дом… Давно тут не был. Нет, мне сначала показалось, что ты тут неожиданно обжился — занавески, чистота, пахнет вкусно едой…

— Его в больницу надо, — просипела Наташа, поймав мой взгляд. — Дело плохо. А меня, кажется, на этот раз точно посадят…

26. 25

— Что за глупости? — опешил я и, повинуясь порыву, сгреб ее в руки и усадил к себе на колени, принимаясь растирать ее плечи. — Наташ…

— Я в порядке, — поежилась она, отстранилась и слезла с моих коленей. — Хочется успокоительного, а у меня нет ничего…