Мельком обратив внимание, что это спальня, я не стала перечить и оперативно потянула за собой изящный бамбуковый столик в сторону. Оставила его у стены и с удивлением смотрела, как Илья Андреич одним взмахом раскатывает и расстилает по полу нечто пушистое, грязно-белого цвета.

Шкура! – поняла я спустя пару секунд. Целая шкура какого-то большого животного, даже с головой. По виду – я присмотрелась – по виду кто-то из больших кошек.

Фу! Как можно держать в доме мертвое животное, пусть даже и выпотрошенное!

Отойдя в сторону и вернувшись со знакомым мне уже фиалом, наполненным голубоватой, искрящейся жидкостью, профессор пробубнил что-то этом своем диком языке и медленно, тонкой струйкой вылил жидкость на шкуру по всей ее длине – от самого хвоста до слегка приплющенной макушки. Хмуро уставился на меня.

– И? – я вернула ему насмешливый взгляд, упирая руки в боки. – Что вы хотели сказать этим фокусом-покусом? Каким образом весь этот спектакль должен меня убедить? И, вообще, глупо в наше время приводить девушку в спальню и хвастаться шкурами! Вам об этом не рассказывают на каких-нибудь эмиграционных курсах, прежде, чем засылать в наш ми…

Прервавшись, я ойкнула – что-то горячо и шумно ткнулось носом мне в колени. Опустила голову вниз и столкнулась взглядом с двумя желтыми, вытянутыми вертикально кошачьими зрачками.

– Что это? – повторила севшим от страха голосом, не в состоянии даже сделать шаг назад. – Как… это…

О да. Шкура великолепного снежного барса не просто ожила, поднялась с пола и обнюхивала меня с весьма дружелюбным видом. Она стала барсом. Вернула себе не только видимость жизни, но и все критерии живого, дышащего существа – включая помахивание хвостом и урчание, доносящееся из вполне себе объемного и даже упитанного живота.

Обнюхав мои колени, бывшая шкура совершенно спокойно обогнула меня, на свое счастье не попав под мое не очень элегантное оседание на пол, и привычным движением вспрыгнула на кровать, где свернулась калачиком в районе подушек.

– Его зовут Людвиг, – сообщил мне Воскресенский. А потом подошел ко мне, выудил откуда-то еще один флакон с голубоватой жидкостью и поднес к моему рту.

– Пей, – приказал тоном, не принимающим возражений.

Я судорожно глотнула.

– Вы… ваша фамилия… вы… – произнесла, пытаясь найти ответ в темном омуте его глаз.

Его рот искривился.

– Неудачная шутка того, кто делал мне документы в вашем мире. И да, Воронцова, предвосхищая твой вопрос, я – маг. Некромант, если уж совсем точно. Пей.

И без лишних промедлений он вылил все содержимое фиала мне в рот.   

***

Машинально проглотив горьковатую микстуру, я вдруг вспомнила, как билась в судорогах женщина, которая пришла за эликсиром. В испуге схватилась за руку Воскресенского.

– И что теперь? Будет больно?

Он забрал опустошенный флакон от моих губ и с заметным облегчением выдохнул.

– Да, но когда неизвестно. Всякий раз накрывет по-разному и в разное время. Но это все ерунда, Ксения. По сравнению с тем, что началось бы, поупрямься ты еще хоть минуту. В последний момент тебя подловил.

– Откуда вы знаете, что средство… сработало?

– Вот… – он поднял мою руку запястьем вверх. – Смотри.

Я посмотрела – вдоль порозовевшего запястья мерцала меж двух венок странная метка – нечто похожее на спираль с уходящими внутрь, под кожу, концами.

– Симера – знак вечной жизни, – не отпуская мою руку, объяснил он, завороженно глядя на метку – так, будто видел в ней нечто гораздо большее, чем маленькую спираль. Потом перевел взгляд на меня. – Добро пожаловать в мир Бессмертных.