– Жизнь.

Снег устал и перестал, потому что: смысл? Маша смотрит сквозь очистившийся воздух, как голодный кит, потерявший облако планктона. И идет. Вместо снега. Сквозь рощу. Мимо исписанной граффити стены гаражей. Спускается по плитам, брошенным в грязь, как фишки домино на сукно. Полосы черного льда, раскатанного ногами, темнеют, словно ложки дегтя.

Лева падает в самом конце пути. В Роковую гору. Поднимается с белой спиной.

Маша зевает. Странно хочется спать.

– Пойдем ко мне? – зовет Лева.

– Мне домой надо.

– Зачем?

– Просто.

– Готовиться к похищению драконом?

– Не вижу связи.

– Сидеть в башне.

– Типа того.

Маша смотрит на снег, который опять пошел и падает в черную воду. Такой чистый. Безропотно тает в унылой бессмысленной теплоте течения.

Хочется к морю. Чтобы до горизонта – вода. И за горизонт – вода. Лилась. Прямо в космос. Как слезы с лица Земли.

Маша переходит мост. Лева переходит мост. На их стороне сложены мертвые утки и голуби. Точно игрушки в кресле. Аккуратно. Кровь. Особенно видна на голубях. Перья растрепались. А утки – гладкие. Чистые. По ним не скажешь даже, что они мертвые.

– Почему они мертвые? – спрашивает Лева.

Маша не отвечает. И не рассматривает. Она проходит мимо, за ней тянется, как пустой поводок: мертвые утки, мертвые голуби.

Мертвые утки, мертвые голуби.

Почему они мертвые?

Лева сворачивает, как всегда, у тополя, который они однажды едва не сожгли. Темным зимним вечером. На пустынной улице.

Лева принес в дар – шар. Рыжий, как апельсин. И они решили отпустить его в небо. Каждый загадал по желанию. Настолько заветному, что Маша никак не может вспомнить, чего ей тогда хотелось. Зажгли свечу. Еле-еле. Ветер накидывался порывами и только и делал, что задувал пламя. Как зловредный ребенок. Но вот шар расцвел – светом, и поплыл – парус. Сначала над ними, потом над двором и – к дереву. Чтобы оттолкнуться и покинуть Землю. Но ветер швырнул его на голые ветви, и апельсин в них запутался, как всякий плод. Шар горел и горел, а Лева кружил внизу в панике, как Пятачок в том мультике, страшно боясь, что тополь сгорит. «Ети-схвати», – выражался Лева и даже бросал снежки ввысь, но не попал ни разу. Шар догорел. Будто Ева его сорвала.

Вы навсегда покидаете Рай. Просьба пристегнуть ремни.

– Пока, – прощается Лева и в этот раз.

– До завтра, – обещает Маша.

Во дворе пустынно. Скамейки дремлют под толщей снега. Ясени стоят и держат ветки без всякого движения, как будто позируют. Единственное, что движется – девочка из соседнего дома, которая спускается каждый день в этот двор в одно и то же время, как в клетке, чтобы качаться на качелях. Час. Другой. В любую погоду. Не прерываясь.

Вперед-назад.

Когда ее нет – даже страшно.

Вперед-назад.

Не случилось ли чего?

Вперед-назад.

Не разлюбила ли она качаться?

Вперед-назад.

Не переехала ли?

Вперед-назад.

На ней нет шапки и рукавиц.

Вперед-назад.

Как ее уши не примерзают к воздуху, а ладони – к железным прутам?

Вперед-назад.

Волосы поспешают следом, точно старшие родственники, и едва успевают. Ноги сгибаются и разгибаются. Качание. Траектория – скобка смайлика. Побег-насмешка. Полет-молитва. Встать на колени – подняться. Встать на колени – подняться. Ноги сгибаются и разгибаются. Сгибаются и разгибаются.

Птичка на жердочке.

В клетке.

Маша забирается на подоконник, откос ледяной, стекло ледяное, но она продолжает сидеть, стараясь не прислоняться ни к стеклу, ни к откосу, как в электричке.