Поля отрывается от листа одновременно с Машей, откладывает кисть, выравнивает лампу, а главное – свет, и фотографирует еще влажный рисунок на телефон, отправляет людям.

Маша сидит в своей комнате в темноте. За окном: поле, речка, лес, шоссе. Вдали: фонари, высотки. В неброском свете приподъездных ламп мальчик выгуливает соседскую собачонку, похожую на обстриженный помпон. Ходит за ней на короткой привязи, стачивая зубы о семечки, кожурки расплевывает в разные стороны, словно сеятель.

Маша берет телефон, хочет подснять его для коллекции, на экране горит пропущенный вызов. Абонент: «Мать Йети». Сообщение: «С Днем рождения. Будь здорова. Учись хорошо. Мама».

Дозвониться до родной дочери, как до приемной. Президента. Особенно, если бросить с первой попытки.

«Спасибо, мама».

Набирает Маша, но звучит слишком жалко, и еще более слишком – лживо: сарказма не слышно совсем, а «мама» – язык не поворачивается, и пальцы не собираются. Стирает все. Курсор мигает в пустоте. Рядом с блеклым «Введите SM…».

Маша кладет телефон на стол, сама перебирается на диван, встраивается в угол, включает бра. Свет падает вниз, как с полки – на голову. Маша подбирает книгу. Буквы запускают видения, точно шаманы. Легко и просто: без бубнов, без волшебных грибов, без танцев. Слова стоят в рядах – беженцы в очереди. Мир, нанесенный ветром.

Живет где-то девочка. И вроде нет давно ни девочки, ни прошлого века, в котором она жила. И писатель родился позже, чем жила эта девочка… Но вот же – настоящее время. Живая девочка бежит по улице, которая теперь, может быть, перестроена или заброшена. Ее переполняют страхи, ее сердце колотится как безумное, как и Машино сердце, которое хочет вырваться из груди, как воздушный шарик, и унестись выше, чем то дерево. Намного выше. За облака. В космос. А что – космос? Черный листок, где Боженька мир выписывает. Черный листок – не белый. Черного листка не страшно. Пиши что хочешь.