Цветок хмуро на нее смотрит, и Маша спрашивает:

– Чего?

Цветок резонно глух к подобным вопросам.

– Зачем ты так смотришь, если не собираешься отвечать?

Маша машет ладонью в листья.

– Алло, гараж?

Цветок слишком высоко. Этот уровень недосягаем.

– Ну и дурак, – ругается Маша, потому что: «Ну в самом деле».

Цветок думает: «Будда бы никогда себе подобного не позволил».

Качели внизу перестают улыбаться. Девочка сходит на землю. Прячет руки в карманы. Маша наблюдает. С безопасного расстояния. Птичка слишком далеко, чтобы расслышать пение.

Цветок думает: «Так тебе и надо».

Маша слезает с окна, обходит комнату. На столе – бардак: тетради, учебники, перемотанные изолентой не раз падавшие колонки, наклейки-татуировки вокруг монитора: Губка Боб, медведь в бейсболке со скейтом, пингвины с нотами, светофор между высоток.

Маша садится на стул. Созерцает. Колонки молчат, изолента молчит, медведь молчит, скейт молчит, тетради молчат и учебники.

Полки улыбаются под тяжестью книг. А говорят: «Знания умножают скорби». Маша прижимается лбом к корешкам – сердце ни к чему не лежит, никого не избирает. Она открывает чудо-юдо-книгу-Кита. «Меня выручает одно умение – отвлекаться». Садится к столу. Зевает. Последняя запись в блокноте: «С моей феей что-то не так». Перечитывает несколько раз, как будто проворачивает ключ в замке – пять оборотов. Выбирает ручку в пенале, пробует писать, но чернила закончились.

– Ты чего с открытой дверью сидишь, козявка?

Поля заглядывает в комнату. Маша отрывает голову от блокнота, все равно, что отклеивает – так это трудно.

Она слышала, что Поля сказала, но не поняла ни слова.

– Ты почему дверь не закрыла?

Маша пожимает плечом.

– А если бы кто-то пришел.

– Да никто не придет.

– Ну я-то пришла!

– Ты тут живешь.

– Двери закрывай! – требует Поля, исчерпав доводы рассудка.

– Угу.

– И приберись!

– У меня день рождения.

– Сделай Бабуле подарок.

– Вместе с тобой.

– Я вчера прибиралась.

– А я позавчера.

– С позавчера ничего не осталось.

– Дай мне подумать.

– Раньше надо было думать!

Поля закрывает дверь и уходит к себе. Без нее становится слишком тихо.

Мазик спрыгивает с кровати, прогибается в спине, хвост как дым из трубы в мороз – торчит кверху. Маша наклоняется к кошке и мяучит в нее – Мазик потрясенно молчит. Глаза круглые, как монетки. Оловянные грошики.

– Хватит орать, – орет Поля из-за стены.

Маша и Мазик поворачиваются на звуки голоса, и обе смотрят в стену. Маша подхватывает кошку и переносит с пола на подоконник, укладывает на подушечку, но Мазик не хочет лежать ни на какой подушечке, она спрыгивает на пол и идет вслед за Машей.

Маша тихонько открывает дверь и просовывает глаз, а потом и все лицо в щель Полиной комнаты, у которой муха поскользнется.

Поля склонилась над столом, в руках – тонкая кисть.

– Только ни о чем не спрашивай, мне не до тебя.

Маша искривляет физиономию в «больно надо» и садится на маленький коврик возле кровати. Вытягивает ноги.

Полированная тумбочка облупилась то тут, то там; старое зеркало собирает пигментные пятна в коллекцию ободка и гордится этим; бусы висят на крючках, вкрученных в овальную раму; помады, лаки, кремы, тушь – лежат в коробочке возле; табуретка оклеена страницами манги. Поля горбится на стуле, на спинке которого обмяк рюкзак – молния, точно зубы, разрез, будто пасть, изрисованная картонная папка с рисунками торчит, как язык.

Маша подбирает книжку с пола.

Затем он усомнился в том, что сможет передать свое откровение другим, и подумал, не оставить ли мудрость в себе; но с небес снизошел бог Брахма и просил его стать учителем богов и людей.