Я высвободилась из его рук.

– Маша, вызови мне такси, пожалуйста, – сказала я холодно, стараясь не смотреть на Влада.

Она кивнула, достала телефон и вышла из комнаты. Рефлексы побороть нелегко – подруга не побоялась оставить меня наедине с Владом.

– Марина, ничего особенного не случилось. У всех бывает первый секс.

– С тремя сразу?! – Он скривился. – Что ж ты не отвечаешь? – Он молчал. – Извини, Влад, но нам с тобой не по пути. Удачного поступления в университет!

– Не будь ребенком!

– Не будь скотиной! Хотя… тебе уже поздно.

Я дождалась такси на крыльце у входа. Села в машину и уехала. Это был последний раз, когда я была в его доме.

10. Глава 6

Все лето я провела у бабушки. У нас тогда был дом на западе страны, куда я поехала, чтобы привести в порядок нервы. Там у меня вошло в привычку просыпаться ни свет ни заря. Я поздно ложилась, рано вставала и с усердием отличницы пыталась восстановить разрушенную психику.

Каждый день я думала о Матильде: как она, что делает? Я жалела, что уехала из города и не могу с ней увидеться. И в то же время ощущала облегчение от того, что нахожусь так далеко: ведь это освобождало меня от ответственности что-то делать и смотреть кому-то – ей – в глаза.

Это было худшее лето в моей жизни. Я не находила себе места, просыпалась среди ночи от кошмаров и потом долго не могла уснуть. Сидела у окна и думала.

У меня в городке были знакомые, с которыми я стала часто видеться. Они научили меня курить. Я даже поцеловалась с мальчиком: это было ужасно. Запах дыма вперемешку со слюной постороннего человека и опасными мыслями – такими были мои шестнадцать лет.

Зато я начала активно бегать по вечерам. Бег – единственное, что спасало меня от сумасшествия.

Первого сентября я пошла в одиннадцатый класс. Второго сентября школу облетела новость – повесилась десятиклассница. Матильда покончила жизнь самоубийством.

Новость эту я услышала на уроке немецкого. До сих пор помню, как выглядел кабинет: длинный, похожий на коридор, зато из окна открывался вид на школьный стадион, смотреть на который было намного увлекательнее, чем изучать немецкую грамматику.

Мне стало плохо. Меня отвели в медпункт и померили давление: оно зашкаливало. Неделю я не ходила в школу.

Мама тогда как раз уехала в очередную командировку в Германию. Она очень за меня переживала, но поездку прервать не могла, и я втайне ото всех испытала по этому поводу облегчение. Ведь мама была единственным человеком в моей жизни, кому я считала своим долго давать объяснения, а объяснять в тот момент я никому ничего не хотела.

Следующую неделю я просыпалась очень рано, часов в пять. До сих пор не знаю, в чем причина, но, даже засыпая в четыре, я просыпалась ближе к пяти часам утра.

Я готовила себе омлет и кофе, садилась у компьютера и читала всякую ерунду: любовные романы, научные статьи, бульварное чтиво о звездах.

Даже что-то писала: рассказы, которые так никто и не прочитал. Но как только я прекращала это делать – ударялась в истерику.

Я была на ее похоронах. Там собралось полшколы. Я смотрела на лица присутствовавших и скрашивала себя: многие ли знают, что случилось с ней на самом деле? Зачем они пришли? Учителя заставили, или что-то другое?

Жизнь – дерьмо! В день похорон на странице Влада в соцсети появились новые фото: он на фоне лондонского моста в окружении незнакомых мне людей, вероятно, будущих одногруппников. Мой друг поступил-таки в тот университет, которым тайно грезил много лет.

После смерти Матильды у меня началась своеобразная мания: я хотела узнать о ней все! Откуда она, чем увлекалась, какую музыку слушала... Иногда я приходила к ее дому и наблюдала за окнами квартиры, видела маму Матильды и младших сестер.