«Все слышал?», — недоумевала я, испуганно разглядывая Соболева. Он же, как всегда, был непроницаемой скалой. Лишь лениво мазнул взглядом по часам и выдохнул:

— Сколько еще?

— Один человек, — мило улыбнулась я, в тайне предвкушая самое грандиозное увольнение. — Наш бухгалтер Олечка.

Ольга, в отличии от других жертв террора Николая Александровича, меня «комплиментами» не усыпала, а молчала. Грызла губы, ковыряла маникюр и тяжело дышала. Но молчала. Что, к слову, было совершенно на нее не похоже!

Странности продолжились, когда бухгалтер вышла из кабинета спокойной и расслабленной. А я уже приготовила для нее пачку салфеток и стул, ибо наша дама любила громкие публичные концерты.

— Не хочешь вместе пообедать, Викусь? — мило спросила она у меня, сверкая ясным взглядом.

Роняя челюсть до пола, я не сразу сообразила ответ. Отряхнулась и выдавила:

— Нет, работа ждет.

— Ну, — махнула рукой та, — в другой раз тогда.

И пританцовывая убежала вниз. И это при том, что уволенные, так уж вышло, «сбегали» через парковку сразу к машине. Соболев говорил всем одну и ту же фразу: «Ваши вещи доставят сразу домой!». Это помогало избежать не только дополнительных сплетен, но и порчи имущества сгоряча и кражи.

Нерешительно заглянув в кабинет к Николаю Александровичу, я постучала для проформы, хотя двери были распахнуты. Он как раз паковал рабочий кейс для первого делового обеда.

— Простите, — вкрадчиво начала я, — вы Олю уволили?

— Нет, — холодно и отстраненно мужчина бросил на меня недоуменный взгляд. — С чего ты это взяла?

— Но… — «это ведь очевидно!», — хотела было дополнить я, но вовремя остановилась. Ведь спором точно не расположишь Соболева к себе. Поэтому сохранила спокойствие. — Тогда повысили?

И снова он даже бровью не повел, мотнув головой:

— Нет, Вика. Не повысил. Она и так у нас главная по теме бухгалтерии.

Внутри меня тлело любопытство, кошки скребли на душе. Голова начинала болеть от попыток догадаться: «Что же он там такого ей наобещал, что Оленька наша счастливая вышла?».

Плюнув на нормы приличия, я все-таки не сдержалась:

— А что же тогда!

Подхватив со стола кейс, мужчина прошел ко мне. Замерев в полуметре, он вздернул бровь и улыбнулся.

— Жил один дед, Виктория…

— Какой «дед»… — перебила я его. Ведь ожидала чего угодно, но не этого!

Закатив глаза, Соболев-таки закончил свою мысль:

— Так вот он умер, потому что нарушал рабочую этику и сунул свой симпатичный носик куда не надо.

Николай Александрович прошел мимо меня к лестнице. Все это время я прибывала в недоумении, размышляя над словами мужчины. Пока не скривилась:

— У старого деда был симпатичный носик? Николай Александрович, с вами все в порядке?.. — и только лишь договорив, поняла всю степень своей тупости. Щеки налились румянцем. Ударив ладонью по лбу, я скрыла собственную глупую улыбку. — Это вы мне что ли комплимент сделали?

— Кто? — ошарашенно воскликнул начальник. Да так правдоподобно, что я почти поверила, мол сам он не понял, что сказал. Но когда Соболев принялся театрально оборачиваться по сторонам, все стало ясно: он воображает. — Я-то, Виктория? Вы разве в офисе слухи не слушаете? Овны способны только ругаться.

Со всех сил стараясь сдержать идиотскую улыбочку, я прикусила щеки.

— Идите за вещами в кабинет и едем, — напомнил мне мужчина, многозначительно указывая пальцем на наручные часы.

Когда я вышла, при мне была новая сумочка и блокнот. На первом этаже кипела работа, когда Николай Александрович поднял руки над головой и громко хлопнул в ладони:

— Уважаемые сотрудники, — голос звучал громче, чем у некоторых через громкоговоритель. У меня сразу ухо оглохло, — сотрудники, не вернувшиеся на места — уволены. У оставшихся с завтрашнего дня зарплата возрастает на пятнадцать процентов. Так же со следующего месяца нас всех ждет тяжелая работа, так что завтра я объявляю оплачиваемый выходной.