– Я не буду тебя раздражать?

 – Не сомневаюсь в том, что вы и дальше будете испытывать мое терпение. Короткий вопрос, прежде чем я все-таки осмотрю комнату. Как насчет тишины? Хоть я и одобряю ваш музыкальный вкус… у вас постоянно так орет?

 – Частенько – да.

 – Тогда нет смысла говорить про комнату, поскольку я не смогу жить с громкой музыкой.

 – Sensitive artiste. Какие мы чувствительные…

 – Просто мне нужна тишина, когда я работаю, вот и все.

 – А мне нужны деньги, которые ты будешь платить за аренду, так что, возможно, нам удастся договориться. Тем более что обычно я и сам работаю в тишине.

 – Тогда почему вы сказали, что у вас всегда громкая музыка?

 – Люблю прикинуться сукой…

 – Значит, если я беру комнату, вы гарантируете, что, когда я пишу или сплю…

 – Будет полная тишина.

Меня удивило то, насколько убедительно прозвучали его последние слова, если учесть, что до сих пор он только и делал, что подкалывал и злил меня своим сардоническим трепом. Было совершенно очевидно, что, несмотря на все разговоры о выставках в лондонской галерее, деньги были для него проблемой, а упоминание о непутевом папаше выдавало в нем человека, которого действительно волнует крыша над головой.

 – И сколько вы хотите за комнату? – спросил я.

 – Давай поговорим об этом после того, как ты все по-смотришь. – И, поставив чашку на стол, он спросил: – Ну что, готов к экскурсии?

Мы поднялись.

 – Здесь, внизу, моя вотчина. Мастерская, кухня, гостиная. Я сплю вон там…

Он показал на дверь в дальнем углу студии. Она была открыта, и я смог увидеть простую двуспальную кровать, безупречно убранную, с накрахмаленными белыми простынями.

 – Вы жили в Греции, верно? – спросил я.

 – Что, так заметно?

 – Конечно. Белые стены. Небесная синева и лазурь на ваших полотнах. Какого черта вы осели здесь, где все так холодно, так серо… и эта Стена совсем рядом?

 – По той же причине, что и ты. Сбежал от мира. Нашел себе место по карману, но с драйвом. Да, Санторини, конечно, чертовски привлекательный вариант. Год, что я прожил там, это просто сказка. Но пресно. Этот остров… он как большинство мужчин, с которыми я спал там и где-либо еще. Такой красивый… и такой же пустой.

Случайно брошенная фраза подтвердила мои догадки.

 – Что, все ваши любовники похожи на греческие острова? – спросил я.

Тяжелый смех Фитцсимонс-Росса сменился очередным приступом бронхиального кашля.

 – Разве что в моих снах, – сказал он. – Но ты и так уже слишком много знаешь. Давай поднимемся наверх, и я покажу тебе, где ты будешь жить.

 – Почему вы думаете, что я все-таки буду здесь жить?

 – Потому что ты не сможешь устоять перед этим интригующим местом. И потому что ты не опустившийся наркоман, а я предлагаю чистоплотное распутство.

 – Чистоплотное распутство, – повторил я следом за ним. – Пожалуй, украду эту фразу.

За кухней находилась узкая винтовая лестница, которая вела на полуэтаж, состоявший из трех комнат: большой студии с крохотной кухонькой, спальни и ванной комнаты. Кухня была представлена мини-холодильником, плитой с духовкой и раковиной. Изолированная ванная комната была такой же миниатюрной, но в ней все-таки нашлось место для душевой кабинки. В углу маленькой спальни стояла простая двуспальная кровать, а рядом деревянный гардероб. Но сама студия была завидной – около сорока квадратных метров. Старый диван с кремовой льняной накидкой. Простой функциональный стол, более чем подходящий для моей работы. Но особенно мне понравилось то, что вся мебель была из натурального некрашеного дерева, и бесцветное лаковое покрытие лишь подчеркивало эту естественную красоту. В сочетании с белыми стенами это производило впечатление аскетической чистоты. Я вдруг подумал, что это место станет для меня идеальным убежищем, оградит от опасностей, которыми кишели здешние улицы, не говоря уже о берлоге Фитцсимонс-Росса.