– Лев Иванович! Знаете, я вспомнила одну вещь…

– Да, какую?

– Вчера, еще перед ужином, он сел поесть… – начала объяснять Татьяна. – Понимаете, мы с ним ведь не ели вместе с хозяевами, мы садились отдельно, раньше или позже остальных, как получится. И вот вчера он хотел поесть раньше других, чтобы потом быть свободным. Я его спросила, отчего такая спешка – ведь обычно он ел позже. И он ответил: «Кувшинов хочет, чтобы я за генератором приглядел. А еще мне за катером смотреть надо». Я, помню, удивилась и спросила: «Чего за ним смотреть? Чай, гулять не уйдет». А он ответил: «Может, и уйдет. Кто-то в моторе копался. Может, тут то же самое, что с вертолетом, не знаю». Я этот разговор забыла. А сейчас, когда вы о вертолете сказали, вспомнила. А что там случилось с вертолетом?

– Борис обнаружил там неисправность, – коротко ответил Гуров. – Прямо перед полетом. В другой раз подробней расскажу, а сейчас извините, идти надо.

И он вышел в коридор, где ждал Кривобоков. Вид у того был заговорщицкий, не говоря ни слова, он поманил Гурова за собой. Они прошли через холл, миновали коридор, который вел в служебные помещения, и вошли в тесную каморку, где стояли большая стиральная машина, а также сушилка и гладильный аппарат. Здесь криминалист повернулся к другу и произнес:

– Значит, так. Я внимательно осмотрел комнату Лоскутовой, но ничего интересного там не нашел. Но я решил расширить зону поисков и посмотреть еще служебные помещения. Ведь, в конце концов, кухарка могла спрятать что-то там. И представь, нашел кое-что за стиральной машиной. Вот оно.

Он протянул руку за машину и извлек оттуда тонкую женскую кофточку. Вначале Гурову показалось, что белая ткань кофточки украшена нарядной красной вышивкой. Но когда криминалист развернул находку, Гурову стала ясна его ошибка: на белой ткани ясно выделялись пятна крови.

– Сейчас я, конечно, не могу определить группу этой крови и сказать, совпадает ли она с кровью погибшего, – сказал Кривобоков. – Но в Иркутске это будет легко сделать. Теперь нам осталось определить, кому принадлежала эта одежда. Я хочу показать ее Косте – вдруг он узнает. Ну, или Ксении.

– Нет, не нужно, – покачал головой Гуров, мрачно разглядывая кофточку. – Не надо никого расспрашивать.

– Не нужно спрашивать? – удивился Кривобоков. – Но почему?

– Потому что я узнал эту кофточку. Целый день она у меня перед глазами была, вот и узнал. Ты, кстати, тоже мог бы узнать – ты там тоже был.

– Не знаю… – неуверенно произнес криминалист. – Не помню…

– Это кофточка Насти Саенко. И остается несколько вопросов. Чья на ней кровь? Как она попала на одежду? И кто подложил эту вещь сюда, чтобы мы ее нашли?

– Ты думаешь, что ее положили специально? – удивился Кривобоков. – Но почему?

– Потому что вчера, когда я вместе с Костей осматривал дом, ее здесь не было, – уверенно заявил Гуров. – Это совершенно точно. Ее положили сегодня ночью или утром. И, несмотря на находку, я по-прежнему убежден, что Настя непричастна к убийству. Пожалуй, сейчас я в этом даже более уверен, чем раньше.

– Именно потому, что кто-то усиленно «топит» ее и мужа? – догадался Кривобоков.

– Вот именно! Кто-то отвлекает наше внимание от себя. И этот «кто-то» запер нас с тобой в подвале, а еще раньше закрыл входную дверь, и я остался на улице. А еще этот «кто-то» копался в моторе большого катера.

– А это откуда известно?

– Татьяна рассказала только что. Ей об этом сказал Бабченко, прямо перед тем, как его убили. Я думаю, это и была та новость, которой он хотел со мной поделиться. А может, еще и своими соображениями, кто мог это сделать.