- Давай я свет понесу.

Но я опять заторможено мотнула головой, не соглашаясь. Все было, как во сне. И он – темной тенью. Постояла немного рядом - молча, заново привыкая к мысли, что он настоящий и живой, а еще - "оттудова"… От него тоже пахло мазутом и каленым железом, а от меня – нафталином… Ну и…? О чем тут вообще говорить? Все нереально.

- Лучше ты за мной. Тут все под уклон, так что осторожно – здесь дальше ступени, - помолчала, пока мы шли, потом решилась уточнить: - Ты же с Дона? Говор знакомый. Из низовых или верхних?

- Из чигов, - хмыкнул он, - станица Баковская.

- А я из низовых.

Дальше шли молча. В тесном предбаннике я освободила руки – поставила лампу на лавку и рядом - скляночку с зеленой мазью, положила полотенца. Взглянула на него и поймала вороватый взгляд под распахнувшийся полушалок. Он кривовато улыбнулся, будто извиняясь, и спросил:

- Сама как здесь? За мужем приехала? Солдатка?

Я отрицательно мотнула головой – нет. Поинтересоваться и себе тоже - в свою очередь? Только зачем оно мне? Но все же зачем-то спросила:

- А ты? Семейный?

- Жена отказалась… отреклась, - ответил он, прямо глядя мне в лицо.

- Было, значит, за что? – хмыкнула я, - надо же – и от меня отреклись. Только я не заслужила.

- Так и я не заслужил. Ты иди, дальше как-ни-то разберусь, - отвернулся он, начиная расстегивать пуговицы комбинезона.

- Я покажу тебе, - качнула я головой, - тут где-то травяной напар бабушка оставила – руки полечишь.

Он хмыкнул: - Разберусь.

- Она так и знала, что не станешь, - согласилась я мысленно с бабой Маней, - я сейчас выйду, а ты раздевайся и ложись на лавку… на живот. Я сказала, - применила я тон, который без отказа работал на стройке.

Вышла и прикрыла за собой дверь. Сердце выскакивало из груди, в лицо хлынул жар. Хорошо – темно. Что я делаю, о чем думаю? А нормально не думалось, мысли мелькали обрывочно, острыми больными вспышками. Их объединяла непонятная, но непогрешимая, на мой взгляд, логика, которая странным образом оправдывала то, что я собиралась сделать: ярая моралистка, значит? Олежка… предатель, Ромку жаль - не смогу…, годы бегут..., мой женский цикл… самая серединка… Боже-Боже! Глаза какие - черные, наш… нет его уже, и не спросит никто, если что, не предъявит. И он нравится… очень, я смогу. Потому что хочу!

В предбаннике было темно. Потянула с плеч шаль, кинула куда-то в темноту, оставив ее там. Постояла, прислушиваясь к себе - сердце странным образом успокаивалось, уже не чувствовалось никакой отчаянной решимости, никакого надрыва. Только деловитое спокойствие – я знала, что буду делать и даже - что за чем.

Толкнула дверь и вошла в парилку, там осмотрелась. Керосинка стояла на крохотном подоконнике такого же малюсенького окошка, освещая баню слабым красноватым светом. Танкист послушно лежал на лавке лицом вниз уже раздетый, и казалось, уснул, пригревшись во влажном тепле. Во всяком случае, не двинулся и на мой приход никак не отреагировал. Подхватив тяжелую деревянную шайку и подивившись предусмотрительности бабы Мани даже в таких мелочах и тонкостях, я навела теплой воды, смешав кипяток из котла и холодную воду из бочки. Попробовала рукой, зачерпнула ковшиком, тихо спросила чуть дрогнувшим голосом:

- Ты там не уснул еще?

- Уснешь тут, - проворчал он из-под руки.

- Сейчас окачу тебя водичкой. Скажешь как она тебе – хорошая? А вот и напар, - заметила я под лавкой надколотую эмалированную кастрюльку с темной жидкостью. Подняла, переставила ближе к полку, чтобы не забыть. Подступила сама, окинула взглядом неподвижное мужское тело - чуть кривоватые ноги, крепкие ягодицы, жилистый торс с широким разворотом плеч и замерла, увидев…