– Душа моя! Фло, что случилось? – сочувственно вскричала дама, устремив на джентльмена испытующий взгляд.

С тем же успехом она могла бы проповедовать глухому. Невозмутимость Сифорта не поддавалась истолкованию, и, поскольку Флора не могла, а он не желал ничего объяснить, молодая особа принуждена была проглотить обиду. Вскоре явились и прочие домочадцы и столпились у буфета, уже сервированного для самой приятной трапезы; кофейник, «кипящий с шипеньем», и чашки, что «бодрят, но не опьяняют», благоуханный дымящийся хайсон и пекое, кексы и джем, копченая пикша, а также свежие газеты – все это так манило, что никто и не обратил внимания на воинственную выходку Чарльза.

Наконец взгляд Кэролайн, за которым последовала улыбка, едва не перешедшая в смех, заставил Чарльза резко повернуться и обратиться к соседке. Ею оказалась мисс Симпкинсон, которая была столь занята чаем и листанием своего альбома, что была, словно «Хрононотонтологос»[22] в женском обличье, «погружена в размыслительную пучину раздумий». На вопрос о том, чем она занята, мисс Симпкинсон ответила, что в настоящее время полирует слог в новом стихотворении, вдохновленном романтическими сумерками Болсовера. Разумеется, все собравшиеся тотчас стали упрашивать мисс Симпкинсон зачитать опус вслух. Особую настойчивость проявил мистер Питерс, «любивший стишки», и Сафо наконец поддалась на уговоры. Кашлянув и поглядевшись в зеркало, чтобы удостовериться, что вид ее достаточно сентиментален, поэтесса начала:

– Уо-оу! – Уе-еу! – Уо-оу! – Уе-еу! – раздались из-под стола страдальческие завывания.

Сегодня удача не благов!олила четвероногим, и если верна поговорка, что «каждой собаке выпадает свой счастливый день», то точно не в этот раз. Ибо у миссис Оглтон тоже имелся питомец – любимый мопс, чья приземистая фигура, черная морда и хвост завитушкой, похожий на кучерявую веточку сельдерея в салатнице, явно указывали на его голландское происхождение.

– Уо-оу! – Уе-еу! – Уо-оу! – Уе-еу! – продолжал завывать грубиян, и к нему тотчас присоединилась Фло.

По правде сказать, у мопса было гораздо больше поводов выражать свое недовольство, чем одни лишь вирши мисс Симпкинсон; Фло же подтявкивала за компанию.

Едва поэтесса дочитала первую строфу, как Том Инголдсби, заслушавшись, так отвлекся от земного мира, что по рассеянности положил руку на кран кофейника. Расчувствовавшись, он столь неудачно повернул злосчастный кран, что обжигающий поток хлынул на лоснящуюся шерсть незадачливого Купидона. Поднялась невероятная суматоха. Вся сервировка пришла в беспорядок. Компания переполошилась до самой крайности. И теперь уже «вульгарным умам недоступно» будет поэтическое творение мисс Симпкинсон, пока они не прочтут его в каком-нибудь будущем ежегоднике.

Сифорт воспользовался неразберихой, чтобы схватить за руку виновника этого «бедлама» и увести его на лужайку, где они могли бы переговорить с глазу на глаз. Беседу молодых людей нельзя назвать ни краткой, ни безрезультатной. Тема была, как говорят юристы, трехсторонней: обсуждалось, во-первых, то, что Чарльз Сифорт по уши влюблен в сестру Тома Инголдсби; во-вторых, что эта юная особа направила его за одобрением к «папе»; и в-третьих, что ночной гость наносил Чарльзу Сифорту визиты, за коими следовала утрата. По поводу первых двух пунктов Том благосклонно улыбнулся, а третий вызвал у него настоящий «гогот».