– Душа моя! – воскликнула мисс Джулия Симпкинсон. – Как долго вас не было!

И это правда. Замечание это оказалось совершенно справедливым и совершенно естественным. Они долго не возвращались и премило поболтали по дороге, и как вы думаете, дражайшая моя мисс, о чем же?

– Помилуй бог! Несомненно, о любви, луне, глазах, соловьях и…

Остановитесь, остановитесь, моя прелестная юная леди, не позволяйте себе увлечься в пылу чувств! Не стану прикидываться, будто и в самом деле одна или две из этих очаровательных тем не были затронуты; но наиглавнейшей и наиважнейшей темой беседы послужили бриджи лейтенанта Сиферта.

– Кэролайн, – начал Чарльз, – с тех пор, как я прибыл в Таппингтон-мэнор, мне грезится нечто весьма необычайное.

– Ах вот как, грезится? – Юная леди улыбнулась и изогнула тонкую шею, точно лебедь во всей красе своего оперения. – И что же вам грезится?

– О, сны, точнее сказать, один сон; поскольку, хоть он и снится мне снова и снова, но повторяется в точности. И как вы думаете, о чем этот сон?

– Решительно не берусь угадать, – вымолвили уста.

«Я угадаю без малейшего труда», – сказал взор так ясно, как только возможно.

– Во сне я видел… вашего прадедушку!

Тут что-то во взгляде Кэролайн изменилось.

– Моего прадедушку?

– Да. Старого сэра Джайлса или Джона, о котором вы мне рассказывали давеча! Он вошел в мою спальню в бархатном пурпурном плаще, при длинной шпаге и в шляпе с пером, на манер Рэли[19], – в точности как на портрете, но только за одним исключением.

– Каким же это?

– Его нижние конечности, вполне видимые глазу, были не из плоти, а представляли собой лишь кости.

– И…

– И, описав круг-другой по комнате и озираясь с задумчивым видом, он приблизился к изножью кровати и вперил в меня такой взгляд, который не передать словами, а затем он… он схватил мои панталоны, в мгновение ока надел их на свои костлявые ноги, важно прошествовал к зеркалу и с большим самодовольством стал рассматривать собственное отражение. Я попытался заговорить, но тщетно. Однако усилие мое все же как будто привлекло внимание призрака, ибо он развернулся и продемонстрировал мне голый череп, а потом с самой жуткой ухмылкой, какую только можно вообразить, вышел вон.

– Глупости! Чарльз, как вы можете болтать подобную чепуху?

– Но, Кэролайн… бриджи и правда исчезли.

На следующее утро, вопреки своему обыкновению, Сифорт явился на завтрак первым. Поскольку, кроме него, не было ни души, он проделал ровно то самое, что на его месте проделали бы девять из десяти молодых людей: он приблизился к пылающему камину, уселся на каминном коврике и, подхватив фалды своего сюртука под руки, стал греть у огня ту часть своей анатомии, которую почитается равно неприличным предъявлять как другу, так и врагу. Серьезное, если не сказать встревоженное выражение читалось на его обычно добродушном лице, а губы уже сложились в трубочку, чтобы засвистать, когда малютка Фло, крошечный спаниель бленхеймской породы, – любимец и предмет нежнейшей привязанности мисс Джулии Симпкинсон, – выскочила из-под дивана и звонко затявкала на… на панталоны Чарльза.

Они были искусно «пошиты» из светло-серой ткани, и широкий лампас самого яркого алого цвета тянулся вдоль каждой штанины от бедра до лодыжки, – короче говоря, то была форма Второго Бомбейского Королевского полка. Собака, воспитанная в сельской местности, никогда в жизни не видела таких бриджей – Omne ignotum pro magnifico![20]

Алая полоса, словно воспламененная отблеском огня, подействовала на нервы Флоры так же, как этот цвет действует на быков и индюков; собака совершила pas de charge