Андрей садится рядом и ставит бутылку на пол.

— Ладно. Давай я сам, — берет в руку пульт. — Этот видела? — спрашивает, открыв одну из папок.

Я читаю название на латинице:

— Апокалипсис. — Качаю головой. — Нет.

— Отлично. Только он с субтитрами, — предупреждает мужчина.

— Я умею читать.

Андрей принимает мой ответ за руководство к действию и запускает фильм.

— Выпьешь со мной? Виски? — тянется к бутылке.

— Я же говорила, что не пью.

Сделав небольшой глоток чая, чувствую в нем освежающие лимонные нотки мелиссы.

Андрей наливает себе виски, немного, на два пальца, и приподнимает бокал.

— Тогда с твоего позволения. — Мужчина разом опрокидывает в себя содержимое бокала. Я делаю еще один глоток, слушая, как он громко дышит. — А ты как, вообще не пьешь? — спрашивает, убирая пустой бокал на пол.

— Совсем, — отрезаю я. Но потом понимаю, что это прозвучало невежливо. — Моя мать – запойная алкоголичка, — объясняю я более сдержанно. — Когда мне было двенадцать, ее лишили родительских прав. Поэтому каждый раз, когда мне предлагают выпить, я думаю о том, куда меня это может завести.

— Ты жила в детском доме? — спрашивает Андрей тихим голосом.

— Да, четыре года. А до этого почти два – в социально-реабилитационном центре. У матери была возможность забрать меня. Всего-то нужно было привести в порядок квартиру и перестать пить. Она инвалид с детства, пенсию получает… И все на пьянку.

— Прости, если спрашиваю, — осторожно произносит мужчина, — а отец?

Я пожимаю плечами. Напрасно он так. Эта тема давно меня не расстраивает.

— Без понятия, где он. Я безотцовщина.

— Вот так. И при живой матери стала сиротой, — с сочувствием говорит Боголюбов. — Ты с ней жила? После детдома?

— Ну а где еще?

— Понятно. Она знает, что ты здесь?

— Нет. Никто не знает. И никому нет дела. Я всю жизнь сама по себе.

Я смотрю в экран, пытаясь сосредоточиться на происходящем, но кожей чувствую, как Андрей смотрит на меня.

— Знаешь, что я думаю? — говорит он спустя какое-то время. — Сам по себе – не так уж и плохо. Это значит, что у человека хватает сил и духа, чтобы одному справляться со всеми испытаниями и трудностями. Ты сильная, Вика. Но сильными не рождаются.

Я горько усмехаюсь.

— Да, слышала, ими становятся. Только я что-то, если честно, не чувствую никакой силы. Просто хочется… — перевожу взгляд на мужчину, — я не знаю… тепла. Чего-то простого, человеческого. Ведь это же ценность?

Андрей дарит мне ободряющий взгляд.

— Еще какая. Мне кажется, после таких слов я должен тебя обнять, — говорит он, придвигаясь ближе. Я втягиваю голову в плечи, не зная, как реагировать. — Ладно. Просто иди сюда, — Андрей заводит мне за спину руку и успокаивающе гладит по плечу, словно берет под крыло.

Я жмусь к нему, испытывая какую-то физическую потребность в столь тесном контакте. Меня редко кто так обнимал – по-отечески, искренне и крепко. Редко. Практически никогда.

Я поднимаю лицо, смотрю на Андрея, изучая его. И вот уже мой большой палец исследует линию челюсти мужчины, проводит по аккуратной щетине. Андрей опускает взгляд. Его лицо так близко.

Я сглатываю. А потом… Сама не понимаю, как все случилось…

Андрей целует меня так мягко, со вкусом, но в то же время страстно и настойчиво, воруя мое дыхание. На его горячем языке, которым он ласкает мой, чувствуется вкус виски, но меня это не отталкивает. Наоборот, я протягиваю вперед руки и обвиваю Андрея за шею. Он уже почти лежит на мне. Я чувствую его – большого, горячего и сильного. Надежного. Мне хочется верить, что Андрей такой.

Одна его рука находится подо мной, а вторая забирается под футболку, оглаживает живот, а потом и вовсе задирает футболку.